выставку. Из упрямства он оценил каждую в пятьсот крон. Если двумя годами ранее «Больной ребенок» вызвал у публики и прессы смешанный с восхищением шок, то теперь его картины встретили полнейшее равнодушие. Газеты их почти не упоминают. Не подводит лишь «Афтенпостен»: «…Девушка в желтой соломенной шляпе с широким фиолетовым лицом, сидящая на голубой полянке перед белым домом. Картина со всех точек зрения настолько плоха, что производит комическое впечатление». «Моргенбладет» иронично отмечает, что «безусловным достижением» Мунка является «поразительно небрежный рисунок и невозможные цвета».
Две женщины – и еще одна
У сообщества молодых художников Кристиании был небольшой «филиал» в провинции Вестфолл. В Тёнсберге жил художник Карл Дёрнбергер, которого все звали просто Палле, сын осевшего здесь немецкого пивовара. В нескольких километрах от города, в поселке Слаген, поселился другой их коллега – Свен Йоргенсен. Столичные друзья часто навещали их «в деревне». Вот и в декабре 1888 года компания молодых художников была приглашена в гости к Йоргенсену.
Впоследствии Мунк рассказывал, что вечер прошел весьма оживленно. Вино лилось рекой, и они улеглись спать где придется только к четырем утра. На вечеринке Йоргенсен поругался с Мунком и никак не мог успокоиться. Под утро он поднял Мунка с постели в одной рубашке. Мунк пригрозил, что разобьет вазу, если приятель не угомонится, – и исполнил угрозу. Это привело к драке, в ходе которой Йоргенсен пытался вытащить Мунка на мороз. Остальным пришлось приложить немало усилий, чтобы разнять дерущихся.
На следующий день по пути в Тёнсберг Дёрнбергер неосторожно толкнул Мунка в глубокую лужу. Лед треснул, и остаток пути Мунку пришлось проделать с мокрыми ногами. «Неудивительно, что после всех этих передряг я заболел».
То ли из-за драки в одной ночной сорочке, то ли из-за промоченных ног или из-за того и другого, вместе взятого, у Мунка начался серьезный приступ суставного ревматизма. Ему пришлось остаться у Дёрнбергеров под присмотром его матери и младшей сестры Карла – Шарлотты, которую в семье звали Мэйссе. Позже он саркастически опишет, как они принимали доктора:
– Неудивительно, доктор, сегодня я чувствую себя хуже всего.
– Да, вижу.
Палле все время пялится на меня:
– Выглядит он ужасно, господин доктор.
Доктор кивает…
– Он выглядит ужасно живописно, посмотрите, сколько оттенков на его лице, – говорит Палле и, схватив меня за нос, начинает поворачивать мою голову из стороны в сторону.
У меня даже нет сил сказать ему, чтобы он оставил меня в покое.
Мэйссе Дёрнбергер исполнилось двадцать лет, она была на четыре года младше Мунка. Мать-немка держала ее на коротком поводке, и Мэйссе давно мечтала вырваться из тесного мирка Тёнсберга в большой мир, который только начала познавать, общаясь с богемными товарищами брата. Естественно, она без памяти влюбилась в своего пациента,