много. Некоторые, из особо нетерпеливых, а по-научному говоря экстравертов с высоким уровнем нейротизма, стали периодически постукивать в раздвижную дверь туалета. Наконец, разделка и засолка рыбопродукции успешно завершилась. С чувством выпол-ненного долга перед женами и детьми, истосковавшимися по свежей красной рыбе, мы гордо вышли из неуютного туалета и встретили на себе массу любопытствующих глаз.
– Да мы рыбу солили, – прокомментировал Володя выход из одного туалета двух мужчин, предъявляя при этом целлофановым пакет с рыбой особо любопытным. – А вы что подумали?
И сам же ответил:
– Нет, мы не эти!
– Не пидеры, одним словом! – уточнил я, поскольку слово «голубые» тогда еще не применялось!
– Ладно, уж, – сказал за всех любопытствующих и нетерпеливых ближайший к туалету пассажир и быстренько проскочил в кабинку.
– Туалет не предназначен для соления рыбы! – поучительно, но вместе с тем вежливо сказала нам, и всем интересующимся правилами поведения на борту лайнера, стюардесса по имени не Жанна.
Мы с Володей уже не сомневались – нас запомнили здесь навсегда!
– Ахтунг! Ахтунг! – Володя пытался скопировать голос немецкого диктора, сообщавшего во время последней войны о появлении в небе русского асса Александра Покрышкина. – Дас ист Самойлов юнд Рыбалко ин дер люфт!
Долетели нормально. Благодаря Володе по фамилии Рыбалко, дома меня встречали как героя и заботливого папашку. Тут тебе и сушеные белые грибы, и красная рыба, и, конечно же, красная икра. Однокашники-штурмана снабдили меня трехлитровой банкой с крупнозернистой красной икрой, выменяв её у местных браконьеров за три литра спирта из «подводницких» запасов. Неплохо на Камчатке, но далековато. Кстати, в аэропорту, сержант тогда еще милиции, пытал меня, ну, сколько ж я припас икры? Я не знал, что можно не более десяти килограммов и показывал взглядом на офицерские погоны, типа того, что не борзей парень. Но сержант действовал уверенно и явно хотел заслужить благодарность от начальства за бдительность. Увидев только трехлитровку, он явно расстроился, и тут же переключился на следующего пассажира.
Итак, настал июль 1987-го года. На ТОФ никак не хотелось и не только мне. Все «позвоночные», то есть те, за кого хлопочут соответствующие начальники и родствен-ники, уже спокойно отрабатывали маршруты предстоящего отпуска. А мы, то есть «беспозвоночные», всячески пытались оттянуть момент расплаты за наше пролетарское происхождение. Народ хотел на Север – близко от столицы и денежки по тем временам немалые. Я рискнул и оказался в «отказниках» – не сказал, как положено в армии и на флоте: «Есть! Так точно! Будет сделано! Прошу разрешения убыть…» По физиономиям кадровиков и отдельным фразам, я понял, что для меня не все потеряно – что-то затевалось. Но что?
Что? Это как с некоторыми женщинами бывает. Сначала называет супруга любимым, затем милым, еще глупышом, далее дурашкой, дурачком, и наконец, дураком, тупицей, скотиной, сволочью… Все издалека, почти