осыпал его мелкими, хрустящими на зубах песчинками. А ветер стонал, пыльными смерчами завивался на дорожках. Неожиданно особенно крепкий порыв его ударил в башню, и один из каменщиков не удержался на хлипких мостках и с диким воплем упал вниз, к подножию скалы. Все остальные побросали работу и сбежались к его скорченному телу, придавленному тяжелым камнем.
Царь скрипнул зубами и выплюнул песок.
– Ещё одно недоброе предзнаменование.
– Глупости все это, – быстро забормотал мобед[35] Агирра, нервно выдергивая изо рта занесенную туда ветром прядь собственных нечесанных волос. – Глупости, глупости… Пустые суеверия. Не думай об этом.
– А о чем же мне еще прикажешь думать? – вздохнув спросил царь. Сами боги восстают против меня, шлют недобрые знамения…
Мобед нервно хихикнул.
– Прежде всего, давай не будем прислушиваться к хору бездарных толкователей. Да, на празднике богини Луна действительно исчезла на некоторое время. Но ведь потом вновь появилась. И жертва за это время впрямь сбежала. Но ведь я с самого начала говорил, что Агура Мазда не любит кровавых приношений. Да и цепи порядком проржавели. А Луна – это прежде всего небесное светило, а уж потом символ богини. Так и огнь – он вначале тлеет, горит, угасает, а уже после всего олицетворят вечный бессмертный дух божественного Мазды. И ведь никто не пугается из-за того, что очаг вдруг погаснет. Так же и светилам свойственно затмеваться. Я и сам два раза видел затмение Луны и один раз Солнца, хвостатую звезду и даже пережил падение камней с неба. И, как видишь, остался жив и здоров. И Парфия, где я всё это видел, до сих пор целее целого. В год, когда прилетела хвостатая звезда, Вологез разгромил ромеев. А уж на что все вопили дурными голосами о дурном предзнаменовании. Вот и сейчас: ну, человечишко упал ничтожный смерд. Если он праведник, то воссядет у престола Мазды. Если грешник, то пойдет в пасть Ажи Дахака – и весь разговор,
– Дурачком прикидываешься? – Зармайр пронзил мага тяжелым взором. – Ты меня не убеждай, убеди их! – он мотнул головой в сторону толпы рабочих, откуда доносился общий гвалт и отдельные гневные выкрики.
– И они будут убеждены в твоей правоте, видя царственную решимость и твердость духа. У хорошего пастуха овцы не разбредаются, и волки опасаются их тронуть.
– Эй! – Зармайр перегнулся через перила балкона и крикнул стоящему у ворот стражнику. – Эй, ты! Пойди и узнай, почему они перестали работать. И пообещай плетей, если не перестанут бездельничать! – Царь с ненавистью воззрился на бурлящее и галдящее человечье стадо, столпившееся у подножия башни.
Но к балкону уже подбежал сотник и повалился в пыль, воздевая руки и посыпая главу песком.
– Беда! Беда, пресветлый государь! Они не хотят работать! Они боятся! Говорят, что слишком сильный: ветер!
– Что ты сказал, пройдоха! – вскипел Зармайр. – Или впервые на Каспии дуют ветры? Пусть немедленно начинают работать или я оставлю