твой сын, твой наследник, будущий царь албанского народа? Он ставит нас ниже скифов! Он топчет в грязи веру своих предков! А ведь я предупреждал, чтобы ты не отрывал его от себя, не отправлял учиться невесть чему у армян. Тиридат сделал из него армянина! Он молится поганым армянским и греческим богам, он…
– Агирра, – позвал царь.
Из толпы его приближенных выступил щуплый мужчина в белом хитоне и в высокой островерхой шапке. На тощем лице его, кроме впалых глубоких глаз поражал длинный крючковатый нос и космы спутанных волос, которые, разлетевшись по плечам, казалось, составляли единое целое с бородой и усами.
– У вас в Мидии[12] тоже приносят людей в жертву богам? – осведомился царь.
Низко склонившись перед ним Агирра затряс головой:
– Нет, о великий государь! Спитама Заратушра[13], оставивший нам святые откровения Ахура Мазды[14], прямо указывал, что кровь, войны и насилия угодны лишь мерзкому Ангра Майнью и подлым его девам. Светлейшему же Мазде угодны гимны в его честь, аромат барсмана[15] и сладкое молоко хаомы[16]…
– Грешно, грешно, государь, – воскликнул Амзасц, – чем плоха для тебя вера наших отцов и дедов, что ты приближаешь к себе магов[17]!? Истинно говорю тебе, гнев Михра будет ужасен! Уже гремит он молниями, уже летит страшный Ажи-Дахака[18], дабы покарать неверующих и усомнившихся! Страшное горе повисло над страной Алуан!..
Тягостное молчание повисло после этих слов. Придворные понурили голову, дергали себя за уши и тайком сплёвывали, пытаясь отвести от себя грядущую беду. И лишь царевич Парэт, юноша вызвавший этот яростный спор, тихо улыбался.
Зармайр уже стар. Ему за шестьдесят. Двадцать семь лет прошло с тех пор, как он принял власть для борьбы с ордами аланов и прогнал кочевников за перевалы Северного Кавказа, милостиво позволив лишь маскутам селиться на земле Алуан и охранять ее от дальнейших вторжений. Решение это было столь же мудрым, сколь и дальновидным, хоть и не все тогда это понимали. И поныне Зармайр делал всё, чтобы объединить населявшие страну племена, связать их единым языком, монетой, письменностью. И лишь мидийские маги во главе с Агиррой, присланные ему соседом и родственником, царем Атропатены Пакором, подсказали ему счастливую мысль – объединить народы единой религией, гуманной и целенаправленной, поддерживающей деяния царей и строго карающей неверных.
Маги бродили по городам и деревням, вещали, убеждали, проповедовали. Каспии приняли новую религию безоговорочно, Гаргары колебались. Утии, узнав, что Заратуштра завешал не хоронить покойников, а оставлять на растерзание хищным птицам и шакалам – те вообще забили проповедников камнями и погребли согласно указанному ими обряду. Последнее обстоятельство немало смущало и царя. Напрасно он просил магов хоть в этом отступить от требований сурового пророка – те были непоколебимы.
Царевича Парэта эти новшества не смущали. После того, как Пакор выдал за него свою дочь Армавак, молодой