мексиканцем? Понятно, спасибо, – холодно ответил я. Порой моя жена становилась мне совершенно ненавистна. И хотя мы соглашались во многих вещах, иногда слова, вылетавшие у нее изо рта, заставляли меня усомниться во всех диаграммах, которые мы когда-либо делали.
Как кто-то настолько красивый мог быть настолько уродливым?
Стук.
Стук.
Не убирая руку с живота Джейн, я почувствовал, как у меня сжимается сердце. Эти слабые удары напугали меня. Я точно знал, что не подхожу для отцовства. История моей семьи наглядно демонстрировала, что из моего рода не выходит ничего хорошего.
Я просто молился, чтобы ребенок не унаследовал мой характер или еще хуже – характер моего отца.
Джейн прислонилась к моему столу и начала перекладывать мои идеально разложенные бумаги, в то время как мои пальцы все еще лежали на ее животе.
– Пора идти в душ и одеваться. Я повесила твой костюм в ванной.
– Я же сказал тебе, что не могу поехать. У меня дедлайн.
– А твой отец уже перешел черту дедлайна, и теперь мы должны отправить его рукопись в последнее путешествие.
– Его рукопись – это его гроб?
Джейн нахмурилась.
– Нет. Не говори глупостей. Его тело – это рукопись, а гроб – это переплет.
– Чертовски дорогой переплет. Я не могу поверить, что он выбрал гроб, отделанный золотом, – я замолчал и прикусил губу. – Хотя если подумать, это в его стиле. Ты же знаешь моего отца.
– Сегодня там будет очень много народу. Его читатели, его коллеги.
Сотни людей соберутся в одном месте, чтобы отпраздновать жизнь Кента Рассела.
– Это будет настоящий цирк, – простонал я. – Они будут оплакивать его, пребывая в абсолютной печали и трагично закатывая глаза в неверии. Они начнут рассказывать свои истории, делиться болью: «Только не Кент, не может быть. Благодаря этому великому человеку я занялся писательством. Только из-за него я уже пять лет не притрагивался к спиртному. Не могу поверить, что он ушел. Кент Теодор Рассел – мужчина, отец, герой. Нобелевский лауреат. Мертвец». Мир будет скорбеть.
– А ты? – спросила Джейн. – Что ты будешь делать?
– Я? – Я откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. – Я закончу свою рукопись.
– Тебе грустно, что он ушел? – спросила Джейн, потирая свой живот.
Ее вопрос на мгновение задержался у меня в голове, прежде чем я ответил:
– Нет.
Я хотел по нему скучать. Я хотел его любить. Я хотел его ненавидеть.
Я хотел его забыть.
Но я ничего не чувствовал. Мне потребовались годы, чтобы научиться ничего не чувствовать к отцу, стереть всю боль, которую он причинил мне и тем, кого я любил больше всего на свете. Единственный способ избавиться от боли – это запереть ее на замок и забыть все его дурные дела, забыть свои мечты о заботливом отце.
Заперев боль, я разучился чувствовать себя полноценным человеком.
Джейн не возражала против моей запертой души, потому что она тоже ничего не чувствовала.
– Ты ответил слишком быстро, – сказала