А они мне: «Мы понимаем ваши чувства и очень, очень сожалеем…»
– Но – отказали?
– Да.
– А что там насчет кур, я полагала…
– Нет, нам с вами они не позволят разводить кур, но у нее есть какое-то специальное разрешение и на это… забыла, как оно называется.
– Вот возьму и не стану у нее покупать, – сказала Джейни Нигер. – В супермаркете дешевле, а свежие не свежие – да кого это теперь волнует? Но, господи, до чего же там воняет! Я сказала Карлу: ладно, я смирилась с тем, что мы живем посреди стройки, но мне и в голову не приходило, что мы поселимся рядом со скотным двором.
– Через дорогу вонь чувствуется еще сильнее. Я все думаю, и зачем мы вообще старались, заказывали венецианское окно? Когда к нам приходят гости, мне приходится плотно задергивать шторы, чтобы никто не видел это безобразие напротив.
– Ладно-ладно, – сказал Стив, тяжело продираясь сквозь многоголосый женский хор. – Мы тут с Карлом как раз хотели вам кое-что рассказать. Если удастся провернуть дело с новой дорогой, то старухе придется убраться. Все просто и по закону – красота!
– Что за новая дорога?
– Вот до чего мы додумались. Мы с Карлом мозговали над этим недели две, но никому не говорили, чтобы не сорвалось. Расскажи, Карл.
– Ну, на месте ее дома могли когда-то запланировать новый проезд, вот и все, – сказал Карл, коренастый, серьезный, успешный торговец недвижимостью. – Я решил это проверить, пошел в муниципалитет, поднял бумажки – и так оно и оказалось.
– И что это означает, пупсик? – спросила Джейни запросто, по-семейному.
– Это значит, – пояснил Карл, – что существует разрешение на прокладку нового проезда, оно всегда было. По идее, если район застраивается, нужно проложить новую дорогу. Правда, никто не думал, что до этого дойдет, вот каждый и строил как бог на душу положит. Часть ее дома и полдюжины времянок стоят как раз на том месте, где должна проходить эта новая дорога. И вот что мы сделаем: мы заставим муниципалитет проложить эту дорогу. Она нам не помешает в любом случае. А старухе придется съехать. Все законно.
– А она что-нибудь получит? – спросила Мэри Лу. – Мне тоже мерзко смотреть на все это, но я не хочу, чтобы кто-то попал в богадельню.
– О, она получит компенсацию. Больше, чем это все стоит. Слушайте, это все для ее же пользы. Ей заплатят за дом, который она все равно не смогла бы продать, – его и даром никто не возьмет.
Мэри поставила кофейную чашку, прежде чем заговорить, надеясь, что голос ее не подведет, не задрожит, выказав эмоции или страх.
– Но вы забыли, что она живет здесь уже много-много лет, – сказала она. – Она жила здесь задолго до рождения многих из нас, большинства из нас.
Мэри отчаянно пыталась подобрать еще какие-то слова – слова более весомые и убедительные, чем эти. Нельзя было на волне благих намерений выпалить что-нибудь, что эти люди сочли бы зыбким и романтичным, тогда всем ее доводам грош цена… Да и не было у нее доводов. Думай она хоть ночь напролет,