включила свет в кухне, вымыла руки и занялась делом: развернула обезглавленные птичьи тушки, выложила их на столешницу и промокнула чистым кухонным полотенцем. Мы все расположились на прочных стульях с высокими спинками, опираясь локтями на столешницу из зеленого мрамора, откуда можно было с удовольствием наблюдать Малабар в действии. На гигантском разделочном столе-острове прямо перед нами, точно дизайнерский букет, благоухали в вазе пряные травы – базилик, кинза, тимьян, душица, мята. Прямоугольный кусок сливочного масла, подтаяв, образовал глянцевый холмик. Крупная головка чеснока дожидалась материнского ножа. За нашими спинами протянулась гостиная, сплошь оформленная раздвижными стеклянными дверьми, за которыми открывался панорамный вид на Наузет-Харбор. За гаванью раскинулся широкий пляж: полоса песка цвета хаки, кое-где отмеченная пунктиром дюн, которые служили буфером между нашим берегом и Атлантическим океаном. Время от времени мать поднимала глаза от своей работы – измельчения, помешивания или натирания, – оглядывала нас всех и удовлетворенно улыбалась.
Моя мать приезжала в этот городок на Кейп-Код с тех пор, как была маленькой девочкой. Орлеан расположен у локтя этой гигантской «руки» (если смотреть с неба), которая на 100 километров вдается в Атлантический океан, а потом изгибается обратно к материку, постоянно сужаясь вплоть до скругленной «кисти» Провинстауна. В детстве Малабар жила в Покете. Когда она выходила замуж за моего отца, ей принадлежал крохотный домик в Наузет-Хайтс; а пару лет назад с помощью Чарльза, разумеется, она прикупила пару акров береговой линии. Покупая этот дом, она сразу заказала капитальный ремонт, и не случайно кухня в нем оказалась комнатой с лучшими видами.
Если думая о женщине на кухне у вас в голове возникает образ милой домохозяйки в фартучке с оборками или уставшей матери семейства, старательно исполняющей свой долг кормить малых детей, то вы представляете не ту женщину не в той кухне. Здесь, в доме на берегу залива, кухня была центральным командным пунктом, а Малабар – ее главнокомандующим. Задолго до того, как открытые кухни вошли в моду, она считала, что поваров следует прославлять, а не запирать в жарких преисподних, где они вкалывали в одиночку за закрытыми дверями. Именно в этой кухне меренги плавали по морям заварного крема, идеальные куски фуа-гра сбрызгивались инжирным сиропом, а салаты из водяного кресса и эндивия мастерски заправлялись оливковым маслом и морской солью.
Моя мать редко следовала рецептам. Она не видела в них особого проку. Обладая врожденным пониманием химии кухни, она нуждалась только в собственных вкусовых ощущениях, инстинктах и кончиках пальцев. В одной капле густого соуса, попавшей на язык, она умела распознать легчайший намек на кардамон, одинокий ломтик лимонной кожуры, неуловимый признак секретного ингредиента. Она обладала врожденным чувством композиции и структуры и знала, как их может изменить температура. Она прекрасно осознавала силу своего дара, особенно в том, что касалось влияния на