осторожно стала на цыпочки, взяла лук и одну-единственную стрелу, приложила стрелу и попробовала натянуть тетиву.
Как трудно это было!
Сердце у нее бешено билось, но она попыталась подползти еще ближе. Конь заволновался и раздраженно фыркнул.
И тут татарин обернулся.
Это был он. Она узнала его по шраму, сбегающему к гладкому месту, где раньше было ухо. Она помнила его лицо, как будто видела его только вчера.
Потрясенный, он стал медленно поднимать руку.
Он не догадывался, кто она.
Она сделала глубокий вдох и натянула лук. В это движение она вложила все свои силы, сморщившись, точно от острой боли. Натянула тетиву и спустила стрелу.
– Ах!
Это она сама громко выдохнула, услышав себя словно со стороны.
Потом она услышала крик.
Он по-прежнему шел к ней, неистово размахивая рукой. Она стала отступать к его коню.
И тут он упал на колени.
Стрела вонзилась ему в живот и торчала чуть выше пояса.
Откуда этот шум?
Он шептал что-то, почти шипя, не сводя с нее глаз. Ее била неистовая дрожь.
Потом она увидела, как лицо его побелело и он упал на бок.
И тут она поняла, что произошло. Осознание обрушилось на нее, точно удар грома в дурном сне, дикий, непреодолимый страх: что же ей теперь делать?
Янка снова огляделась и с ужасом, с подступающей тошнотой поняла, что кто-то идет к ней по тропинке.
«Только бы убили меня одну, а мужа и детей пощадили», – мысленно взмолилась она и, дрожа, стала ждать своей судьбы.
Это был Пургас. Он в один миг окинул взглядом представшую перед ним картину и потрясенно воззрился на жену.
Она показала на татарина. Пургас шагнул к нему.
– Он еще жив, – тихо произнес Пургас.
Потом спокойно снял с себя пояс и задушил татарина.
Несколько мгновений в последний раз в жизни Менгу, теперь принявший имя Петра, видел перед собой колышущиеся степные травы и даже словно ощущал их запах.
– Ты же вроде запретила нам убивать татар, – слегка усмехнувшись, промолвил Пургас и поднял на нее глаза. – Ты его знала?
Она кивнула.
– Так это тот самый, кто…
Он знал, что ее мать убил татарин, но она почти забыла, что сказала ему, будто татарин также изнасиловал ее саму. Что бы Пургас ни имел в виду, она кивнула.
Он огляделся.
– Мы не можем его здесь оставить, – заметил он.
– Нас убьют, – прошептала она.
– Не думаю. Мытари уехали. Вот почему я шел в Русское. Никто ни о чем не узнает. – Он озабоченно поглядел на нее. – Для начала, – с грустью произнес он, – нам придется убить коня. А животинку, – он с отвращением посмотрел на мертвеца, – очень жаль.
Янка никогда не восхищалась ловкостью и умелостью мужа больше, чем в этот день.
Он точно знал, что делать, и выполнял задуманное удивительно быстро.
Сначала он взвалил тело татарина на седло. Потом, успокаивая, тихонько уговаривая прекрасного коня, увел его вглубь болот. Потом,