– лишние думки в голову грузить. Это со стороны кажется – романтика, а на деле грязь и кровь. Лучше бы на Выборгской сидел. Хозяйством бы обзавелся, женился. Да ну его, если бы да кабы…
Он махнул рукой. Засобирался, толкнул успевшего задремать Шаха. Тот принялся собирать свой баул.
– Клювом не щелкать, – велел перед уходом Дед, – день сегодня важный. С поста не отлучаться. На станцию не соваться. Свадьба на три часа назначена. Все, мужики, бдите.
– Ни хрена себе. – Николай смотрел вслед удаляющемуся Якорю. – Дед наемником был…
– Сказал, что жалеет.
– Перед нами сожаление разыгрывает, типа, воспитывает. Чтобы мы со станции никуда не рванули. Уверен – выпади ему шанс прожить жизнь заново, он бы ничего не поменял.
– А что бы ты изменил в своей? – Леонид внимательно посмотрел на приятеля.
– Ушел бы в диггеры, – уверенно ответил Штык. – Или в наемники. Не хочу я так жить. До беззубой старости на ферме пахать, не разгибаясь, да в дозоры ходить, челноков встречать. Байки их слушать про то, как на других станциях живут, представлять это все и не иметь ни малейшего понятия, как там все на самом деле. Это тебе книжек хватает, а у меня, может, воображение плохое. Я хочу своими глазами увидеть метро, узнать, как живут слепцы на Проспекте Просвещения, хочу услышать пение ангелов с Пионерской, заглянуть в разлом между Владимирской и Пушкинской. В нем, говорят, огонь горит…
– Врут, мне рассказывали про разлом…
– Мне тоже много чего рассказывали. Мы только и делаем, что рассказываем друг другу байки и сплетни. Этот тому рассказал, тот – другому, третий додумал, четвертый присочинил. Это не жизнь. Как тот супчик из пакетика. Знаешь, почему он не портится, а похлебка скисает за пару дней? Потому что ненастоящий это супчик, видимость одна. И насыщения от него нет. Ничего там нет, и портиться нечему.
– Штык, ты чего завелся?
– Ты спросил, я ответил.
– Никто же тебя не держит на станции. Хочешь – в диггеры попробуй. Ладно, у нас их нет, но на Площади две бригады на поверхность ходят. Попросись в обучение. Хочешь, с Дедом вместе поговорим? У него связи.
– Пойдешь со мной? – Николай взял друга за грудки и притянул к себе. – Пойдем вместе? К этим диггерам, а?
– Я… – Леонид попятился. – Я не могу… у меня мамка болеет, сам знаешь.
– Мамка болеет, – Штык разом сник, отпустил друга, расправил скомканную куртку, – а у меня батя совсем плохой стал. Просыпаюсь ночью – его в палатке нет. Искать бросился, а он в туннель ушел спать. От кашля задыхается и кровью харкает. Я стал расспрашивать. Оказалось, каждую ночь, если я не в дозоре, как кашель пробирает, он уходит в туннель, чтобы не мешать. Доконала его лучевая. Не уйду я никуда. Но и книжки твои читать не буду, – непоследовательно добавил он, покосился на мешок с песком, на котором рядом с масляной лампой лежала открытая книга. Пнул мешок, но тот покорно принял удар, едва вздрогнув. – К черту такой супчик. Лучше голодным остаться.
После этих слов Николай принялся ходить взад-вперед, погруженный в тяжелые раздумья.