успеть абсолютно всё.
Особенно если я жду тебя.
– Да всё равно… – качаешь головой, вылавливая из салата хрустящие кусочки болгарского перца. – Могла бы проспать полдня. Или просто вату катать.
Снова не могу сдержать улыбку. Это выражение у тебя многослойно; вату катать – значит и «наслаждаться бездельем», и «бесцельно лазить в Интернете» и (в самом узком смысле) «листать ленту новостей в соцсети».
– Мне же было в радость. Я хотела убраться и поготовить для тебя.
– Но вот так масштабно… Столько в один день, – лукаво щуришься. – А в чём-то ты не изменилась, Тихонова! Трудоголизм, и всего много, и всё заранее… Да?
– Ну да. Наверное.
– Так вот, это я к чему… – (Упруго потягиваешься, хрустнув пальцами, и отставляешь кружку с вином. Оно покачивается внутри, горестно отливая вишнёвым в своей ненужности). – Прости, Юль, но я как-то совсем не настроен ни на что такое. Понимаю, что ты не этого ждала: платье, вино… Но я какой-то… Не то чтобы уставший, а… – (Телефон урчит уведомлением; бросаешь на него колкий взгляд). – Какой-то, ну… размазанный маленько. Вялость, и настроения нет. Кое-что неприятное случилось сегодня, и… в общем, я намерен просто посмотреть что-нибудь. Может, чуть-чуть поговорить с тобой. Но это максимум.
Подавленно киваю, глядя на нетронутые гроздья винограда. Люстры гаснут, вальс Штрауса смолкает. И почему я решила, что моя эйфория способна тебя заразить?..
– Хорошо. А… что случилось? Проблемы на смотре?
– Нет-нет, со смотром всё зашибись! – (Опять берёшь телефон. Я уже смотрю на его тоненькое чёрное тельце едва ли не с ненавистью). – Я без замечаний.
– Сомов ещё что-нибудь нанёс?..
– Нет. Юль, я не хочу рассказывать. – (Услышав нотки отчуждённого раздражения, опускаю голову. Вот теперь расходятся последние гости: бал отменён. И – теперь я совершенно уверена, что дело в женщине). – Набери мне ванну, ладно?
…Пока вода с весёлым шумом наполняет ванну, я не могу понять, чего во мне больше: прежнего весенне-хмельного экстаза или разочарования. Грешно разочаровываться – ведь я рядом с тобой; но… Сколько же ещё нужно лет, сколько мытарств, чтобы убить в себе эту глупую надежду – что я могу хоть ненадолго перевесить для тебя всё другое – и всех других? Под настроение – да, могу; как давно знакомая песня или любимый фильм, который хочется время от времени пересматривать – пусть и помнишь его наизусть. Но ни эта песня, ни фильм никогда не станут безусловной ценностью. Настроение пропадает – и их тепло вытесняется из сердца так же легко, как появляется там.
Собственно, так и должно быть: я твоя рабыня. Да, близкий человек; но вообще – может ли раб быть близким человеком? Может ли смертный фамильярничать с богом и выслушивать его откровения – а не наоборот?..
Наверное, в этом и есть наше главное противоречие. Моё противоречие. Я аномалия; шмель, который, согласно расхожему мнению, летает вопреки законам физики. Меня не должно существовать.
В прошлом часто бывало так же. Не сдержавшись, ты писал мне что-нибудь вроде: