уставились на него. Австриец пожал плечами:
– Я около года прожил в кибуце Алоним как волонтер: собирал авокадо и работал в курятнике. А что, я так плохо говорю на вашем языке?
– Нет, вовсе неплохо – машинально ответил я, думая о другом.
По моему, Эйтан втайне наслаждался моей растерянностью.
– Все, на сегодня хватит – сказал он – Вам нужно еще готовиться к заброске.
При слове "заброска", Анюта, которую я обнимал за талию, заметно вздрогнула.
– Вы поедете через Тель-Авив? – спросил Янике – Можете меня подбросить?
Я кивнул. Этот историк сумел меня заинтриговать, хотя я и не смог бы объяснить, что такого таинственного в том, что немец или австриец был волонтером в кибуце или в том, что историк рвется в изучаемое им прошлое. И все же было во всем этом нечто загадочное. По крайней мере так мне подсказывало предчувствие, а своим предчувствиям я привык доверять.
…Оранжевое "Пежо" мы оставили в Явне и ехали сейчас втроем в моем верном "Хендае". Ашдодское шоссе в сторону севера было полупустым по случаю раннего субботнего часа: семьи с детьми еще не начали возвращаться домой из загородных прогулок. Даже на огромной развязке Ганот не было обычных пробок.
– Тебе куда? – спросил я Карстена.
– У меня встреча в Яффо – ответил он и, после некоторого колебания, предложил – Хотите со мной?
– А это удобно? – осторожно спросила Аня, но было заметно, что ее разбирает любопытство.
– Вполне – ответил он – К тому же, нам с Арье надо начать притираться друг к другу. Потому что… Ну вы же понимаете.
Я понимал, Аня тоже. Мне вскоре предстояло попасть туда, где единственный, кому я смогу довериться, будет этот немец… Этот потомок нацистов и антисемитов, собиравший авокадо в Галилее и говорящий на иврите. Правда, он не немец, а австриец. Тут я вспомнил, что Гитлер тоже был австрийцем и мне стало муторно на душе. Со мной такое бывает время от времени, как правило – от растерянности. Аня, разумеется, что-то почувствовала и прикрыла своей мягкой лапкой мою руку на руле.
В Яффо было негде яблоку упасть: орды туристов рвались в порт и в старый город, но блошиный рынок, к счастью, был закрыт по случаю субботы. Поэтому мне удалось запарковаться в переулке под дверью запертого на выходные гаража. Мы поплелись за Карстеном, который неуверенно свернул за угол, потом за другой, проверил что-то на своем телефоне и через пару минут вывел нас к скромному кафе. За одним из трех круглых пластмассовых столиков "под мрамор" сидела женщина, нервно вертя в пальцах левой руки незажженную сигарету. Правой рукой она также нервно помешивала ложечкой свой "капучино".
– Извини, Майя – сказал Карстен – Мы немного опоздали.
– Я заметила – ответила женщина – Это жизнь в Израиле плохо на тебя повлияла. Нет чтобы научиться чему нибудь хорошему… Ну здравствуй, Янике.
Они обнялись, а я присмотрелся к Майе. Она выглядела типичной израильтянкой со слегка грубоватым обветренным лицом выходца из сельской местности. Во всем остальном