пожалуй, они, да ещё хищные птицы, составляли большую часть посетителей кладбища. Следы хоть какого-то ухода виднелись лишь на нескольких могилах – статуэтки четырёх богов, мисочки с подношениями покойным, засохшие полевые цветы – и в основном это были, разумеется, более или менее свежие захоронения. Ещё бы: могила крестьянина из Пустоши – не родовой склеп лорда, за которым будут следить поколения слуг. От гроба, сколоченного из подгнивших досок, скоро ничего не останется, и даже имя, вырезанное единственным грамотеем в округе, через пару лет нельзя будет прочесть.
Альену всегда казался нелогичным ти’аргский обычай хоронить мёртвых: в Дорелии, в Альсунге, даже в Кезорре тела по традиции предавали огню. Возможно, это было связано с особым почитанием Дарекры – богини земли и ночного мрака – по сравнению с огненным Шейизом. Впрочем, он никогда не занимался вплотную местными поверьями. Мелдон, например, в детстве обожал играть со слугами и крестьянскими детьми, отличались этим и другие братья Альена – но только не он сам. Не видел он в них ничего, кроме немытых шей, грязи под ногтями и раздражающей тупости.
Соуш отвлёк его от сумбурных мыслей, многозначительно замычав. Альен и не заметил, что они на месте: ноги сами принесли его, куда нужно.
Эта могила, совсем на отшибе, появилась недавно, но надгробную надпись уже изрядно подточили жуки. Пока за ней следили: чьи-то заботливые руки оставили на земле ломоть хлеба, лишь слегка тронутого плесенью, и дешёвый медный медальон. Альен присел на корточки и потянул шнурок кончиками пальцев; на медальоне было, естественно, примитивное изображение Дарекры – горбатой старухи с большим животом, в каждой руке у которой лежало по булыжнику. Он скептически хмыкнул: простонародье любит такие вещицы, хотя на ярмарках в Пустоши медальоны с красавицей Льер явно пользуются большим спросом…
Альен поднялся, отряхиваясь, и кивнул Соушу. Он сознательно не стал вчитываться в имя покойного; годами выработанное чутьё подсказало ему, что это пожилой мужчина, ушедший своей смертью, без насилия и, скорее всего, без долгих страданий. Этого было более чем достаточно. Во время первых опытов Альен невольно вникал в подробности жизни тех, кто лежал здесь, – а потом не мог спать по ночам.
Соуш знал, что делать. Он откупорил одну из фляжек, и струйка багряной ароматной жидкости облила свежевскопанную землю. Это было вино. Альен забрал вторую флягу – с козьей жертвенной кровью – и закрыл глаза, опрокидывая её над могилой.
Волна пьянящей тёмной силы ударила его в грудь, прошлась жаром по нервам. Он опустился на колени, скользя над землёй ладонью, улавливая её неслышный гул. Он знал, что там, внизу, под пластами почвы, останки крестьянина содрогнулись, влекомые чем-то более могучим и страшным, чем жизнь. То же самое неназывамое нечто тащило вниз его самого, тянуло к земле – к костям, корням, вечному холоду. Альену не надо было поднимать голову, чтобы ощутить, как сбиваются в стадо толстобокие тучи.
В его протянутую ладонь лёг белый