больше не одинок”, – вновь обратился Хонайн к юноше, – и у тебя есть друзья. Следуй за мной в мой дворец”.
5.3
Большой сводчатый зал впечатлял совершенством архитектурных пропорций и форм. Потолок, украшенный лепниной и тысячей серебряных звезд, покоился на изумительно стройных колоннах, отделанных белым и зеленым мрамором. Тех же тонов орнаменты мозаики расцвечивали пол. В центре зала из порфировой чаши бил фонтан. Среди великолепия этого богатства стоял изящный диван, принявший в мягчайшую свою глубину тело восседавшего на нем хозяина.
Хонайн оторвался от долгого чтения, отложил в сторону фолиант. Хлопнул в ладоши. Вошел нубийский раб, сложил руки на груди, согнулся в поклоне.
“Аналшар, как чувствует себя наш гость-иудей?”
“Жара нет больше, господин. Мы дали ему снадобье. Он очень долго спит, слаб, но поправляется”.
“Пусть пробуждается, я жду его”.
Поклонившись, нубиец вышел.
“Симпатия – странная вещь, и разум мой объяснения ей не находит, – рассуждает сам с собой Хонайн, и лицо его глубокомысленно, – хоть и простое, чувство это не минует и меня, человека просвещенного, врача халифа”. Он продолжает размышлять о другом. “Дух учености в нем, красноречив, и перо бойкое. Но слишком схоластичен, а это мне не по нутру. Опыт учит большему, чем догма, он же убеждает в правоте сей мысли, а также в том, что и сам не совершенен. Есть многое, что доселе не ведомо уму, хоть кажется порой, что просто это – заглянуть за занавес природы”. Послышались шаги. “Вот идет мой пациент. Он бледен. В глазах его страсть и дума вместе. Симпатия – вещь странная”.
“Юный чужеземец, ты здоров?”
“Вполне, мой господин. Благодарю тебя за доброту, но лишь словами могу подкрепить слова признательности. Однако благодарность из уст сироты зачтется”.
“Ты сирота?”
“У меня нет родителей, кроме Бога отцов моих”.
“И Бог этот…”
“Бог Израиля”.
“Так я и думал. Мы допускаем, что Он есть творец, и что наш долг – поклоняться Ему”.
“Он наверху, мы, люди, внизу копошимся, но веры преисполнены”.
“В вере – сила”.
“Согласен. Добавлю: сила торжествует”.
“Звучит пророчески”.
“Пророчествами пренебрегают, но время открывает их боговдохновенность”.
“Ты молод и оптимистичен”.
“Таким же был мой великий предок, сразивший Голиафа в долине Эйла. Впрочем, едва ли это интересно мусульманину”.
“Я читал об этом и понимаю тебя вполне. Что до моей веры, так скажу: я поклоняюсь истине и желаю побольше единомышленников. С опозданием спрошу имя моего юного гостя”.
“Меня зовут Давид”.
“На изумруде, что в твоем кольце, есть надпись. Иврит, я полагаю”.
“Вот кольцо”.
“Прекрасный камень, и буквы означают…”
“Означают: “Один из двух ушел”, – памятка братской любви.
“Твой брат?”
“У меня никогда