только что приехал из Вешенской, куда увезли Романа.
Они поздоровались. И разговор пошел о похоронах. Отец Анатолий только успел сказать, что он сделает все, как надо, как за соседней дверью послышались шаги. И через пару секунд появилась Дарья.
Маленькая, черноволосая, чуть косолапая девушка была явно взволнована. Казалось, на лице ее были видны только умоляющие глаза.
Казакову при ее появлении невольно вспомнился виденный только что на подворье памятник матерям-казачкам.
Стоит над Доном женская фигура с поднятой для благословения рукой. А у ног ее – двое жмущихся, как медвежата к матке, мальчишек-казачат. Символ вечной женской доли. Уехал казак на войну. Или арестовали его. А она одна с малыми осталась. Надо сохранить их. Конечно, Дарья абсолютно не похожа была на эту казачку прежних времен. Ни лицом, ни одеждой, ни фигурой, ни статью. Только взглядом – таким же тревожным и с потаенной надеждой где-то в глубине.
Ну и разговор пошел соответствующий. Видел ли Иван Петрович Романа? Как он там? Что говорит адвокат? Не голодный ли?
Такая вот беседа, быстрая и прерывистая, как текущий ручей. На вздохах. Намеках. Полунамеках.
Казаков особо не встревал. В основном прислушивался к ответам и тону Ивана Петровича. И тон этот особой радости не вызывал. Потому что сидит Роман пока в отделении полиции и даже официально не арестован, а только задержан. А вот следователь знакомый. Но гад еще тот. Адвоката нашли подходящего. Но адвокат дорогой, а вот толковый ли? Кто его знает.
А вот следователь знакомый. Но гад еще тот.
В общем, дело шьют. А каков будет кафтан – пока не понятно.
Поговорили они. И Ефремов обратился к Казакову:
– Вы уже смотрели нашу экспозицию?
– Да, частично, сподобился, – ответил тот. – Меня особо интересовало Верхне-Донское восстание. Потому что я, кажется, нашел некие артефакты тех времен, спрятанные в курене, где я сейчас обитаю.
– Да?! – заинтересовался, как истинный коллекционер, хозяин. – Очень интересно. Восстание это было серьезное. Сам Ленин слал телеграммы командующему 8-й армией РККА. Требовал подавления. Писал он двадцать четвертого апреля одна тысяча девятьсот девятнадцатого года: «Если вы абсолютно уверены, что нет сил для свирепой и беспощадной расправы, то телеграфируйте немедленно. Нельзя ли обещать амнистию и этой ценой разоружить? Посылаем еще двое командных курсов». Несколько раз потом он еще обращался к командующему Сокольникову, который, конечно, на самом деле никакой не Сокольников, а Бриллиант. Требовал расправы. И Троцкий в приказе номер сто от двадцать пятого мая девятнадцатого года требовал расправы: «Солдаты, командиры и комиссары карательных войск! Тнезда бесчестных изменников и предателей должны быть разорены. Каины должны быть истреблены. Никакой пощады станицам, которые будут оказывать сопротивление…» Но ничто им не помогало. Казаки стояли крепко. Им на помощь устремились белые. Красные побежали, начали откатываться. И тогда Ленин спохватился, заговорил