своей христианской обусловленности я наивно верила, что просветление сродни бессмертию.
Поэтому для всех нас эксперименты Ошо с едой были целым событием. Американские каши, омлеты и даже спагетти, которые он так и не попробовал и вернул назад, сказав, что они похожи на индийских червяков… Какое-то время Ошо даже смотрел телевизор и один раз съездил в Нью-Йорк.
Ошо исследовал замок, и иногда его можно было встретить в самых неожиданных местах. Мы-то привыкли его видеть только в кресле в Будда-холле и поэтому при каждой такой неожиданной встрече вздрагивали и впадали в шок. Видя наше удивление, он сиял, как ребенок, совершивший невинную шалость. Однажды он пришел ко мне в прачечную. Когда я повернулась и у двери увидела его, я была так потрясена, что поставила горячий утюг прямо себе на руку. Итальянка Ана «ша, у которой никак не получалось оказаться в нужном месте в нужный час, чтобы встретиться с Ошо во время его прогулок по замку, написала ему письмо, в котором спрашивала, не избегает ли он ее? Когда же он все же к ней пришел, она занималась уборкой. Он тихонько подошел к ней и нежно обнял за талию.
Раньше Ошо всегда был таким далеким – почти Буддой, который беседует с нами с подиума или во время энергетических даршанов помогает двигаться в неизвестность. Поэтому его нынешнее поведение было для нас экстраординарным. Он продолжал неожиданно появляться в разных местах, и я обнаружила, что днем стала более осознанной. Все это напоминало мне дзенские притчи о мастерах, которые неожиданно появляются и бьют учеников палкой – только Ошо никого не бил, он просто радостно улыбался.
Мне же самой никак не удавалось его удивить. Однажды я его спросила, удивлялся ли он вообще когда-нибудь. А он ответил: «Внутри меня нет того, кто мог бы удивляться. Меня нет, как будто я умер, исчез, правда, сейчас у моего отсутствия есть тело, но вскоре у моего отсутствия тела не будет».
Но я-то уж точно была удивлена, вернее, находилась в состоянии постоянного шока от произошедших в моей жизни перемен. Несмотря на то, что теперь у меня было больше возможности видеться с Ошо, я скучала по ашраму. Америка казалась какой-то не родившейся, бесформенной – подобной зародышу, у которого еще нет души, тогда как Индия была для меня древней, мудрой старухой, с головой ушедшей в магию.
Я поняла, что телевизор, с одной стороны, притягивает, а с другой – это такая же опасная штука, как наркотик. В первые несколько дней я смотрела разные передачи, а по ночам просыпалась от кошмаров. Однажды я перебудила весь замок. Открыв глаза, я увидела, что Нирупа легонько похлопывает меня по голове, приговаривая: «Все хорошо, все хорошо». Я перестала смотреть телевизор. Теперь я понимала, откуда у людей так много мусора в голове и такая тяга к насилию.
Однажды я сидела на крыше башни с закрытыми глазами, но никак не могла погрузиться в медитацию. Я чувствовала, как воздух вокруг напоен любовью и пришло время влюбиться снова. Почти все в замке были в кого-нибудь влюблены. У меня и Вивек был роман