машинисткой поезда (или женщинам нельзя? …ну, неважно) или, допустим, оператором машинного доения. Архаичность должности, сравнимой теперь с должностью писаря в XIX веке, Катю злила, и на такого рода вопросы она неизменно отвечала, что работает корректором в издательстве. Но, если по правде, Катя всю жизнь была именно машинисткой. Сколько себя помнила, она всегда печатала – сначала на разных машинках, затем на клавиатуре компьютера. По совместительству она была там и корректором и исправляла грамматические ошибки литераторов. А еще она работала с некоторыми писателями у них дома, и это был дополнительный заработок. Рукописи, написанные подчас совершенно безобразным и неразборчивым почерком, она превращала в печатный текст и была в этом роде литературной деятельности совершенно уникальна, ибо встречались в ее практике тексты, разобрать которые только она и могла. Конечно, все «продвинутые» писатели работали теперь на компьютерах, но, однако, находились и такие, кто продолжал упрямо долбить по клавишам своих «ундервудов»; более того, встречались и такие ретрограды, которые принципиально игнорировали прогресс и писали – вот именно писали – ручками. И уж совсем отдельно в этой немногочисленной группе стояли единицы-консерваторы, которые писали исключительно ручками перьевыми.
Один из них так и сказал однажды Кате: «С пером в руке все-таки хоть на миллиметр, но ближе к Пушкину, чем с компьютером». На что Катя, с присущей ей желчью, выработанной за долгие годы общения с литераторами, рискуя потерять заказ, мрачно заметила: «Ну, тогда вам нужен не «Паркер», а гусиное перо. Я вам подарю. В деревне, где я живу летом, полно гусей. Я вам понадергаю, хотите?» Писатель, как ни странно, не обиделся и даже рассмеялся.
А домашняя работа с писателями была очень важна для Кати, потому что официальная служба в издательстве денег приносила мало, и прожить на них было бы трудно, если не невозможно. Так что именно консерваторы, неразборчиво пишущие ручками на исчерканных вдоль и поперек листах бумаги, были основной ее клиентурой и основным источником ее скромного дохода.
А дополнительные деньги нужны были Кате для сына. Она всегда говорила: «Мне нужно сына на ноги поднимать». Вот так и жила – поднимала на ноги сына и работала машинисткой на нескольких работах. Сын Кати тяжело болел в детстве, и не обошлось без осложнений. Теперь он представлял собою интеллигентного, образованного и абсолютно чистого душой мальчишку, который был словно не от мира сего. В буквальном смысле этих слов, ибо в «сей мир» он не вписывался совершенно. Орхидея посреди чертополоха, скрипач, исполняющий Дебюсси посреди рэперской команды. Словом, юноша вместе со своей виолончелью (не самый, согласитесь, популярный инструмент в наше время, а он играл именно на нем) и со своими идеалами был бы уместен в каком-нибудь литературном или музыкальном салоне совсем в другое время, не такое жестокое и прагматичное. И ни в коем случае – в типичной молодежной тусовке, на дискотеке, или в ночном клубе.