единственной прихотью Людовика XV, по этому поводу упоминают о рождении внебрачного сына, прозванного «дофин Дориньи», бывшего якобы плодом ночи, проведенной с субреткой, которую камер-лакей привел к королю в один из вечеров, когда Мария Лещинская упорно не открывала супругу дверь своей спальни. Дориньи не был признан королем и впоследствии стал торговцем предметами искусства.
Эта история не так уж невероятна, ибо д'Аржансон в своих мемуарах называет Башелье сводником. Возможно, приговор слишком суров. Башелье был богат, удачно женат и всецело предан королю. В истории с Луизой де Майи его самое большее можно назвать посредником. Он провожал короля к Луизе и сопровождал обратно по темным коридорам замка.
Никто не догадывался о связи, кроме, может, королевы, которая, вероятно, не знала имени любовницы, но предчувствовала неверность супруга и уже в начале 1734 года поделилась своими опасениями с отцом, Станиславом Лещинским. Поскольку бывший польский король слыл отчаянным ловеласом, он воспринял новость философски и посоветовал дочери набраться терпения.
Кардинал де Флёри также заметил перемену в поведении короля: тот стал более деятельным, менее безразличным, охотнее выступал на Совете. Но поскольку у Флёри не было никакой уверенности, он притворился, будто ничего не видит.
Людовик XV слегка осмелел; чтобы избежать досадных встреч в коридорах, он поручил Башелье приводить Луизу к нему в покои под вуалью и закутанную в широкий плащ…
Желая скрыть свою связь, король запрещал себе проявлять щедрость к любовнице, ибо не мог располагать королевской казной по своему усмотрению и не хотел оправдываться в неразумных тратах перед главным инспектором финансов.
Кроме того, короля мучила совесть; он прекрасно понимал, что совершает двойное прелюбодеяние. Поэтому, поскольку церковные предписания обязывали его причащаться раз в год, он лицемерно отдалял от себя Луизу на несколько недель перед Пасхой.
На Пасху 1737 года, публично причастившись, Людовик XV снова решил провести ночь с Марией Лещинской; королева, находившаяся на шестом месяце беременности, отказалась его принять, и Людовик XV не стал настаивать – он вернулся к любовнице и с этой весны уже не скрывал ее существования.
Зубоскалы приспособили к королевским похождениям куплет из фривольной песенки о дядюшке Барабá:
Наконец-то наш монарх
Отличился и в постели.
Вести о его делах
Враз полцарства облетели.
Майи состругала в пыль,
Не разгибая горбá,
Королевский костыль
Дядюшки Бараба!
Эти вирши не отличались изяществом, но пользовались большим успехом. Король больше не смел причащаться, но не реже, чем прежде, навещал беременную королеву: та, уверенная в измене мужа, отказывалась открыть ему дверь своей спальни.
За исключением этого инцидента частного характера внешние приличия соблюдались: королевская семья все так же дважды в неделю собиралась за большим столом, и Людовик