– так густо росли деревья. Уна побрела вдоль кустов, поднося лампу то к одному, то к другому в надежде высмотреть листья нужной формы и тёмно-фиолетовые пузырчатые ягоды. Цвета, как у любимого платья матери… Мастер Нитлот и Индрис совещались вполголоса где-то совсем далеко – наверное, только вошли в рощу. Казалось, что от напряжения между нею и матерью воздух скоро затрещит и заискрится; Уна с тоской вздохнула и прикрыла зеркало плащом.
– Ты действительно нуждаешься в этом, Уна?
Она вздрогнула: не верилось, что мать заговорила первой. Очередной куст без единой ягоды; и где бахвальски обещанное Индрис «полным-полно»?
– В листьях ежевики? Это для зелья. Индрис хочет научить меня…
– Нет, в этом вообще. В уроках этих проходимцев. В магии.
В мягком голосе матери не слышалось ни страха, ни отвращения – зато улавливался упрёк. Уна осторожно покосилась на неё.
– Они не проходимцы. Они не требуют ни денег, ни чего-то ещё.
– Вопрос не в деньгах, и ты это знаешь, дорогая. – (Мать подошла ближе и коснулась её локтя; Уну обдало приторностью роз и ванили. «Дорогая»?..). – Я лишь хочу защитить тебя. Хочу, чтобы ты жила нормальной жизнью. Теперь, без отца и дяди… Я понимаю, как тебе нелегко, но, возможно, ты зря отдаляешься от меня? Девочка моя, я мечтала о любви и счастье для тебя. Не о зельях, птичьих костях и заклинаниях.
Что ж, видимо, придётся сейчас.
Индрис права: надо было уже давно.
– Но что, если всё это – часть меня? – (Уна остановилась под осиной и опустила лампу – так, чтобы лицо осталось в тени. Сердце колотилось совсем как в тот больной день, когда она получила зеркало). – Если я не могу без всего этого? Я родилась с этим, мама. Мне это нужно. Заклинания, и зелья, и птичьи кости… – (Уна сглотнула – но горло было сухим, как гербарии, аккуратно составленные по заданию профессора Белми). – Прости, но это не изменить. Я ведьма.
– Какое ужасное слово, – сдавленно прошептала мать. Осиновый лист ласкал её круглую щёку, точно детская ладонь; наверняка он был мокрым, но она не замечала его. – Не зови себя так, прошу.
– Тогда ты не зови себя леди Тоури. А Индрис с мастером Нитлотом пусть не зовут себя Отражениями. А тётя Алисия – матерью двоих детей. – (Уна на миг прикрыла глаза. Она уже и не помнила, когда в последний раз позволяла себе говорить с матерью таким тоном. Вполне возможно – никогда: смелости хватало обычно лишь на мысленные жаркие речи или на безмолвный протест. Дядя Горо вёл себя иначе, и доставалось ему значительно больше). – Мы – те, кто мы есть, мама. Ни больше, ни меньше.
Голоса Отражений отдалились ещё сильнее, ушли вглубь рощи. За стволами осин рыжел дрожащий огонёк – факел мастера Нитлота.
Мать закрыла руками лицо. У Уны упало сердце: пожалуйста, только не слёзы… Этого она не выдержит. Всё будет потеряно. Все серьёзные разговоры полетят в бездну.
– Я боялась этого… О, я так этого боялась! Ещё до того, как ты родилась.
– Боялась чего?