они кристаллизовались, вырвались на поверхность, вступили в противоборство, осознав себя соперничающими христианскими церквами. От того, какой Франция сделает выбор, во многом зависело ее будущее далеко вперед. Ведь в этой распре речь шла не об одних лишь отвлеченных теологических умствованиях. Вернее, сами эти умствования вовсе не были такими уж отвлеченными. То или иное толкование фразы евангелиста или отца церкви означало различное переживание связи между Божьим промыслом и земным мироустройством, различное понимание природы человека, возможностей его разума и воли, отношений личности с церковью, обществом, государством, различный отбор предпочтительных моральных ценностей, дух искусства, бытовой уклад…
Католицизм во Франции оказался достаточно силен и для победы над внешним врагом – кальвинистским протестантством, и для попыток внутреннего обновления и преобразования. Но в самом себе он заключал частицы необычных для католичества, «пограничных» свойств.
Разрыв с Римом не понадобился французской Церкви и французскому государству отчасти из-за особых их отношений между собой. Во Франции издавна прочнее, чем где бы то ни было в Европе, утверждалось понимание монархии как сакрального установления. Король почитался помазанником Божиим не только в том смысле, что его власть учреждалась и подкреплялась, гарантировалась соизволением небес. Вместе с венцом он словно получал и толику церковной харизматической силы. Не случайно именно французы верили, что прикосновение их государя исцеляет от «королевской хвори» – золотухи; не случайно среди самых чтимых французских святых – король, Людовик IX; не случайно, наконец, Жанна д’Арк видела исполнение воли своих небесных вдохновителей в коронации Карла VII. Король – это и воплощение нации, символ ее целостности, гордости, славы, на нем смыкаются два сильнейших чувства, национальное и религиозное, даже если реальное его могущество невелико. Впоследствии, когда во Франции трон рухнет и алтарь пошатнется, их престиж перейдет не к гражданскому обществу, как во многих других странах Европы, а к государству, причем цезаристского типа. Пока же практическим следствием такого совмещения в лице короля авторитета религиозного и светского была относительная независимость французской Церкви от Рима при большей власти короля во внутрицерковных делах. Поэтому Франциску I не было нужды бунтовать против вездесущего папы, как то делал в Англии его современник Генрих VIII. Над ним угроза двоевластия не висела. Напротив, когда Франциск, ища политической поддержки папы, стремился заключить с Римом компромиссное соглашение – Конкордат 1516 года, – он натолкнулся на упорное сопротивление у себя дома. Конкордат этот, впрочем, мало что изменил на деле. Король по-прежнему мог распоряжаться церковными должностями, испрашивая лишь формального утверждения у римской курии. Французское духовенство подчинялось королю охотнее и беспрекословное, чем папе, и свое достоинство понимало скорее как независимость