прибыв в Одессу, Натан с интересом узнал, что московиты (или же москали) по-местному звучно зовутся великороссами (или, ежели менее многозвучно, то кацапами). А вот рутены – украинцами или малороссами (если грубее – то хохлами). Степан Кочубей был на пару лет старше Натана и, как уже говорилось, с младшим братом и сестрой (пока что все холостые, не одружені) он вольно хозяйствовал на отведенной им земле. Два брата да одна сестра справно и доходно обустраивали общий хутор, нанимая в сезон пять-шесть работников и работниц для полевых и шелкопрядных работ, да вдвое больше – для гужевых и им сопутствующих. Имели коней, а также четыре пары волов и уже собирались прикупить пятую.
Это вытекало из решения семейной старши´ны – Андрея и отца его Мыколы Кочубеев. Они вместе со старшим сыном и внуком Тимошем вели дела на ракушняковых каменоломнях. А младшие сыновья, Степан и Васыль, стали отвечать за гужевые и погрузочно-разгрузочные дела. Причем с обзаведением хозяйства непременно в самом уж городе, поближе к местам работ и к власти. А поскольку земли на дальнем краю Молдаванской слободы удалось взять довольно много, то решили попробовать заняться еще поставкой в сезон свежих, с огорода-сада, продуктов, а также завести дорогого тутового червя.
Глава 5,
в каковой Натан вводит в курс расследования сначала друга казака, а потом чиновника по особым поручениям
Натан поспел как раз на ужин (общий с найманими работниками). Постный (ох строг тут пасхальный пост!), простой, однако вкусный. Натан понял, насколько был мудр, не взяв, по примеру других, третий расстегай до кофею. Впрочем, на большее, чем половинные казацкие порции, его после двух расстегаев всё равно не хватило.
Атмосфера за столом была одновременно и строгая, и раскованная. Строгая – потому что к еде относились с уважением, даже почтением, боясь и крошки обронить иль юшку не доесть, не вымакав ее сими крошками. А вот друг друга при этом весело подначивали. Особенно доставалось нанявшимся к Кочубеям бондарю Осипу да работнице Луце. По взорам, бросаемым ими друг на друга, даже и не столь частому гостю, как Натан, была видна их закоханість. При сём шутки не переступали некоей грани, за которой начинались бы оскорбительные грубость и неприличие.
После ужина Горлис с Кочубеем пошли по традиции в их обычную ставку, располагавшуюся в большом «шалаше» (который Натан скорее б назвал маленькой уютной беседкой). Это было на дальнем краю участка, за Осиповой бондарнею. Степан взял прапрапрадедову люльку («Люлька краще, чем хата!» – приговаривал он, имея в виду, что самый старший их брат остался с женою в усатовской дедовой хате), набитую степными травами. А вот тютюн он не признавал. Набивая люльку, Кочубей по обыкновению напевал песню, каждый раз одну и ту же. Из нее Горлису удавалось расслышать немногое: отдельные слова, год, кажется, 1791-й, да имя Катерина в ругательной вроде бы коннотации, да еще что-то. Закурив, молодой казак пускал дым, аромат коего