Бабочка под стеклом. Литературно-перестроечный коктейль с ощутимыми нотками мистики и криминала
да ещё и присматривающим за сохранностью всего, этим трудягой наработанного.
– Ни суеты, ни зависти. Да и пробиваться никуда не надо. Всё в ноосферу и так уходит!
Легко от этого становилось. Полная свобода духа и творчества.
А православие ведь – жёстче. Того нельзя, этого… А как писать с постоянной оглядкой? Ведь без «чёрного» и «белому» не бывать! Это и глодало её тогда. Одно успокаивало, что, скорее всего, её Единого Бога на Руси Иисусом Христом зовут, мол, какая же тут измена? Да и нельзя же, от своего народа в стороне, – чужаком стоять!
И вот ехала она, именно об этом размышляя, в Тарусу, на Цветаевский праздник. Присела на скамейку автобусной остановки, и вдруг подходит к ней монашка и говорит:
– В Бога верит не разум, а твоя бессмертная душа. Она его видела… Что задумала, девонька, то и делай. Греха не будет.
Сказала, и в толпе растаяла. А тут и автобус подошёл.
Приехала Елена в Тарусу, и сразу – в церковь.
Вошла, и тотчас виноватой себя почувствовала, что так давно не была. А церковь – вся в лесах стояла: только восстанавливать начали. Внутри – половички домотканые, рушники, тазик медный на керосинке: воду для малышей подогревают. Желающие креститься в рядок стоят, босиком. Лица у всех светлые.
Смотрит она во все глаза, будто в раннее детство вернулась. А тут бабушка-служка подходит и говорит: «Что, стоишь? Может, креститься хочешь?». «Хочу».
«А крестик-то у тебя есть?». «Нет». «Так иди, купи, и свечку ещё».
Пошла, купила, да и все деньги, что с собой были, на восстановление храма отдала. Поставила её бабушка последней в общий ряд. Подходит батюшка и спрашивает: «Крещение принять хочешь? А где ж твоя крёстная мать?» «Нету», – отвечает. «А коли нету, то в другой раз придёшь». Елена чувствует, что нельзя уйти, ведь столько лет решалась…
А тут совсем молоденькая женщина, что ребёнка крестить принесла, говорит: «Я буду ей крёстной матерью».
Елена обрадовалась, а батюшка ей: «Крёстную мать с улицы не берут». И тут набралась Елена храбрости: «Да ведь она же ко мне в церкви подошла! Её мне Бог послал».
В общем, окрестил он Елену, сердито, но окрестил. Вся мокрая из церкви вышла. И тут её крёстная мать и спрашивает: «А почему вы именно здесь креститься решили, вы ведь из Калуги?»
Не стала Елена про свою монашку рассказывать да про сомнения прежние, а ответила то, что прямо тут и пришло, и куда вернее оказалось:
– Я ведь – пишу… А в эту церковь сёстры Цветаевы ходили. Она мне вдвойне родней.
И тут обняла её крёстная мать и говорит: «А знаете, как меня зовут? Мариной. А живу я – на улице Цветаевой», – взяла у мужа ребёнка, поклонилась, и пошла.
…И тут Елена вдруг видит, что стоит уже в Калуге, посреди тротуара, и улыбается.
Монашка-индюшка, словно что-то почувствовав, всё-таки обернулась. И глаза у неё потеплели. И губы обмякли…
– И чего я – на неё, уж так? – устыдилась Елена, – хотя…
Когда