прекрасно понимала, что после тяжелого дня, до предела насыщенного работой, и особенно после половины ночи, проведенной за сталинским ужином, полностью непредсказуемой и порой переполненной стрессом, ему надо расслабиться, поговорить о делах домашних с близким человеком.
Возвращения Володи (второго по старшинству сына, погибшего под Сталинградом) с войны она ждала много лет после ее окончания, ибо ей сказали, что он пропал без вести. Она до конца своих дней не могла упомянуть его имени без слез. А когда арестовали Ваню в его 15 лет? Он ведь просто не пришел к ужину летним вечером 1943 г. Она думала – утонул в Москве-реке, попал под машину и тому подобное. Звонили в больницы, морги, милицию Одинцовского района. Наконец, раньше обычного, приехал отец и сказал: «Не волнуйся, Ваня жив. Его арестовали». Неплохая формула для той эпохи: «Не волнуйся, его арестовали», не так ли? Скоро и меня, 14-летнего, также взяли во дворе на нашей даче и так, чтобы я не смог предупредить маму, привезли во внутреннюю тюрьму МГБ. В конечном счете мы дешево отделались: полгода во внутренней тюрьме на Лубянке и один год «административной высылки» в Таджикистан. У мамы же установилось высокое кровяное давление, напрямую связанное с нервами.
Думаю, ее не переставала мучать мысль, что она послала Володю на смерть, когда поощрила его настойчивое желание отправиться на Сталинградский фронт летом 1942 г., хотя командование оставляло его на подступах к Москве, отправляя под Сталинград нашего старшего брата Степана. Володю, в его 18 лет и после всего лишь нескольких месяцев ускоренной летной подготовки в эвакуированном из Крыма Качинском училище (где Степан учился больше года), сочли неготовым для опаснейших боев с опытными асами гитлеровской авиации на главном направлении сражений. Но Володя настаивал, чтобы отец вмешался в решение ВВС, и мама его поддержала. Такова была единственная протекция А.И. Микояна кому бы то ни было из своих сыновей за всю его жизнь.
А за семь месяцев до этого Степана сбили в боях под Москвой. Он сумел посадить самолет на поле, покрытое снегом. Из горящего самолета он выбрался сам, но потерял сознание. Деревенские мальчишки вытащили его из снега в сорокаградусный мороз, на санях доставили в госпиталь с сильнейшими ожогами. Мама каждый день приезжала к нему и вместе с медсестрами ухаживала за ним. Когда Степан поправился, врач сказал маме: «Это вы его выходили».
Высокое давление привело к двум инфарктам. В 1962 г., когда мы с отцом были на Кубе, она скончалась. Весть об этом пришла, как я уже говорил, в момент напряженных переговоров с Фиделем Кастро в его кабинете. Отец поехал в дом, где нас разместили, и прошел к себе. Часа через два позвал меня. Он лежал навзничь поперек широкой кровати. Я никогда не забуду его лица в этот момент. Я услышал глухой, еле узнаваемый голос и слова: «Мама умерла, тебе нужно лететь в Москву на похороны». – «А как же ты?» – спросил я. «Мне нельзя прерывать дело такой важности». По правде говоря, я не думал о деле. Я спрашивал его и себя: как он будет здесь один? Как он перенесет это