несуразным, оно сейчас же должно рассеяться как дым.
Одноэтажное розовое здание контрразведки стыдливо пряталось в саду неподалеку от торговой Итальянской улицы. Бориса провели в пустую чистую комнату с одиноким столом в углу. Один из солдат вытянулся возле дверей, второй ушел куда-то. Штабс-капитан картинно потянулся, хрустнув суставами, и неожиданно заорал истеричным базарным голосом:
– Шпион! Сволочь турецкая!
Борис вздрогнул больше от неожиданности, чем от испуга и посмотрел на офицера как на сумасшедшего. Тот, однако, коротким шагом стремительно приблизился к Борису и резко ударил в живот. Борис охнул, как бы поперхнувшись воздухом, в глазах у него потемнело, и минуту он не мог вздохнуть, воздух стал тверд, как стекло, и жгуч, как черный перец.
Лицо штабс-капитана оказалось близко-близко, оно было неестественно бледно, глаза из светлых стали черными от того, что зрачки расширились мертвыми пистолетными дулами.
«Он кокаинист», – отстраненно думал Борис как о чем-то совершенно его не касающемся, например о государственной системе Эфиопии. Штабс-капитан зашел сбоку и ударил Бориса по почкам. Боль была такая, что комната качнулась, как пароходная палуба, и стала маленькой и далекой. Оттуда, издалека, Борис услышал чей-то стон и с удивлением понял, что это стонет он сам.
– Ты мне расскажешь, ты мне все расскажешь, – тихо и даже как-то ласково приговаривал Карнович.
Боль от побоев придавала удивительную достоверность его диким словам.
«Шпион? – без прежнего удивления подумал Борис. – Я – турецкий шпион? Должно быть, мне придется в это поверить, чтобы прекратилась эта ужасная боль».
Карнович отошел на шаг и посмотрел на Бориса, чуть склонив набок голову, как художник смотрит на незаконченное полотно. Найдя в своей работе некоторую незавершенность, он быстрым и точным взмахом ударил Бориса в лицо. Рот наполнился теплым и соленым, Борис вынул выбитый зуб и посмотрел на него, как на лишнюю чужую вещь.
Штабс-капитан удовлетворенно откинул голову, с удовольствием втянул воздух, как будто вышел из душной накуренной комнаты на легкий морозец, и с хрустом потянулся. Затем он достал из кармана кителя сложенную вчетверо бумажку, поднес ее к носу…
«Точно, кокаин нюхает», – мысленно подтвердил Борис свою прежнюю догадку, наблюдая, как черные зрачки Карновича сужаются в точки.
– Ну-с, – радостно и даже доброжелательно продолжил Карнович, – я жду.
– Чего? – глупо переспросил Борис, выпустив при этом изо рта кровавый пузырь.
– Признания, милостивый государь, вашего чистосердечного признания. Как вы, судя по всему, русский дворянин, вступили в сношения с турецкой шпионской сетью, какие задания выполняли для врага, какой вред причинили Отечеству. Наконец, как и почему вы убили того господина в гостинице «Париж».
– Однако, – попробовал Борис прервать Карновича, – какие у вас причины считать меня турецким шпионом? Я и к убийству непричастен, но здесь я по крайней мере понимаю,