бледными пустыми лунами висели над яркими лентами и значками кампании, и в центре каждой ярко светился квадратик, похожий на табличку в ботаническом саду, определяя, к какому именно подвиду мелкотравчатых лоббистов или прилипал этот экземпляр принадлежит.
Она с досадой дважды ударила себя кулаками по бокам. «Ты срываешься, Сара!»
Словно по команде проектор у нее в голове вывел изображение Андреа, ее старшей сестры, яркое и прекрасное, словно ледяная скульптура. Смеющийся, дразнящий хрустальный голос, глаза, похожие на тающий снег… Крошечная мышка Сара никогда и не мечтала достичь такого совершенства! Андреа, которая мертва уже тридцать лет.
Андреа, убитая человеком, который собирается стать президентом. Который обладает способностью подчинять других своей воле. Как подчинил ее саму.
Конечно, никаких доказательств у нее нет. Видит бог, она много лет отталкивала от себя сначала подозрения, а потом и жуткую уверенность в том, что зверское убийство сестры было не просто результатом странных побуждений умственно отсталого подростка. Сара достаточно не скоро осознала, что именно в этом была причина, по которой она вообще стала журналисткой и по которой ее тянуло в Джокертаун: в глубине души она знала, что там есть что-то еще. И с годами она приобрела репутацию авторитетного репортера по проблемам джокеров и ощутила в джокерских трущобах некое присутствие – скрытое, манипулирующее другими… порочное.
Она попыталась его отыскать. Даже блестящему журналисту-расследователю, даже одержимому одной мыслью расследователю, оказалось нелегко проследить невидимые веревочки безумного кукловода. Однако она не отступала.
Еще до того, как попасть на «Крапленую колоду», она была убеждена в том, что этим кукловодом был Хартманн. Она была уверена в том, что во время поездки найдет окончательные доказательства, чтобы его посадить.
Она их нашла. Ее прошиб холодный пот: она вспомнила, как ее подозрения начали рассыпаться, а потом и вовсе улизнули от нее, словно кусок бревна из-под пальцев тонущей женщины. Она даже начала считать, что любит его, – и все это время какой-то едва слышный внутренний голос кричал: «Нет! Нет! Что со мной происходит?»
Она вспоминала потные прикосновения и его движения внутри нее – и ей хотелось спринцеваться не останавливаясь.
Он управлял ею, как управлял беднягой Роджером в тот день в Цинциннати, когда погибла ее сестра. Он использовал ее, потому что воспринял ее так, как она сама себя воспринимала: как плохую имитацию ее прекрасной ушедшей сестре. По крайней мере это их объединяло: одержимость потерей.
Да уж, она получила доказательства: она до сих пор ощущала в своей психике те места, к которым крепились ниточки кукловода. И порой в моменты их совокупления она слышала среди ласковых слов имя Андреа, и что-то в глубине ее души леденело даже в тот момент, когда ее тело и разум реагировали страстным желанием.
Однако это не могло быть доказательством для тех, кто не имел возможности читать ее мысли.
Сара поймала себя на том, что куда-то идет, – и поняла,