Тахион привстал.
– Вот дерьмо! – проворчал Джек.
– Что вы станете делать, доктор Тахион? Он один из ваших. Один из пасынков дьявола. Только вы можете его остановить!
Слова Сары становились невнятными из-за слез.
– Сделай что-нибудь! Возьми ее под контроль! Предприми что-то! – прошептал Джек.
«И только ухудшить и без того отвратительную ситуацию?» – с горечью ответил он тузу телепатически.
Толпа репортеров развернулась к женщине, словно свора почуявших кровь гончих. Она побледнела и попятилась.
– Мисс Моргенштерн! На каких… А у вас… Улики… «Пост…»
Крики становились все громче. Для перенапряженных нервов Тахиона они словно обрели физическую форму – превратились в волну, готовую вот-вот обрушиться на хрупкую фигурку.
Сара стремительно развернулась и исчезла в толпе заинтересованных зевак. Тахион посмотрел на жадные любопытные лица репортеров – и склонил голову. Им придется что-то скормить.
«Матерь моей матери, простите меня!» – вознес он молитву – и отдал Сару на растерзание.
– Эта несчастная девушка плохо переносит стрессы! – объявил он ясным и громким голосом. – Вчерашние разоблачения относительно нее и сенатора Хартманна…
– Значит, между ними была связь? – тут же спросил Дональдсон.
– Нет. Девочка влюбилась в сенатора и не смогла вынести его упорных отказов. Думаю, она разрывается между любовью к нему и желанием отомстить. Вы помните, как говорится: «Нет ничего страшнее отвергнутой женщины».
– Точно, – вставил Джек.
– Я пытался заинтересовать эту молодую леди собой, но она была одержима сенатором. Печально, – закончил Тахион.
«Но не так печально, как то, что я только что с ней сделал».
– Кто вы такой? – пронзительно вопросила Сара.
Мужчина, державший ее за руку, не ответил. Или, возможно, в хаосе из вопросов и ярости, обрушившимся на них, словно цунами, ее слова просто потонули.
Однако что-то в его поведении говорило о том, что он ее игнорирует.
Первыми, конечно, появились малозаметные охранники: они надвигались на нее в своих темных костюмах-тройках, бормоча что-то в ларингофоны. Она стояла, бросая вызов, прямая и одинокая, в своей коричнево-зеленой юбке и белой блузке с длинными рукавами, подняв подбородок над жабо, которое было гораздо более скромным, чем у Тахиона. Она не обращала никакого внимания на шум. Она вывалила правду на ковер, словно кучку дерьма, которая теперь блестела и воняла под жаркими лампами телевизионщиков, и это дерьмо нельзя было не заметить или спрятать. Теперь она готова принять последствия своего шага.
Ее схватили за запястье. Она повернулась, готовясь направить пинок в габардиновый пах. Вместо мощного юного громилы рядом оказался невысокий, седой, лысеющий мужчина, с брюшком, вздымающимся под футболкой с Микки-Маусом. Овчарки были еще далеко.
Теперь седой тянул ее к боковой двери со скромной, но неудержимой властностью