на жерди. Никакой симпатии – хоть режь! И я летел за порцией знаний мимо него по измёрзшей Москве без тени сантиментов.
Женька же без слова подошёл, скинул свою верхнюю обновку и бережно укрыл ею пьяного голодранца. Ни за грош, ни за спасибо2 отдал пиджак prêt-à-portér, в котором только что с успехом штурмовал одну из двух пар силиконовых холмов. Поступок тем более примечателен, что в ту пору Женёк ещё не был востребованным графическим дизайнером, каким умер сорок дней назад, а был всего лишь студентом третьего курса со всеми вытекающими отсюда нестабильными заработками. Тогда его гардероб не пестрил обилием штанов и курток, на трюмо не громоздились импортные ароматы, в «стиралке» не болтались комплекты шёлкового постельного белья. И стеснённый в средствах Женёк ещё две недели после того случая сморкался, хрипел, чихал и кашлял, пока не расщедрился папа.
Доброта была его органикой. По-другому он не умел. Раздаривать кусочки горячего сердца, как хлеб-соль предлагать душу с золотого подноса и было главным движущим смыслом, оправдывающим существование. Разумеется, увидеть такое с первого взгляда невозможно. Понять, наверное, – тоже…
Где-то за месяц до катастрофы мы компанией гудели на квартирной вечеринке. Беспечные, ненужные трудностям и живущие вечно. Набились, как запах в солдатские сапоги, и, подливая, красовались, делились друг с другом идейной и творческой бессмыслицей. В общем, обычный сюжет. Когда мы уже были хороши, порядочно разошлись и беззастенчиво шлёпали по ляжкам случайно подхваченных с собой малознакомых девиц, вошёл Евгений. Почти – Онегин. Впереди лёгким шагом ступала внутренняя красота, чуть проникновенно грустная от расставания с любимой девушкой (той самой Катей). Мы встретили его шутками, лихими и простецкими возгласами «О-оо! Кто это к нам пришё-ол!» и «штрафной» стопкой. Но бокалы с пойлом возгорелись от стыда за неуместность, и мы как-то сразу притихли, едва он коснулся каждого взглядом Кабирии3 и произнёс:
– Мир вам.
Я долго пытался понять: в чём же корни такого отношения к миру? Анализировал повседневные привычки Женьки, его образ жизни. Отъявленный пижон, завсегдатай самых высокомерных столичных ночных заведений он вместе с этим был человеком редчайшей, подчас абсурдной душевной чуткости. Как это могло помещаться под одной грудной клеткой, для меня было загадкой.
Я уверен, что врождённые качества тут ни причём. Черты характера всегда формируются при семейном участии. Качество воды внутри именно этого аквариума и определяет цвет плавников и величину жабр рыбок, его населяющих.
Назвать семью Женьки неполной – это сильно преувеличить её количественный показатель. Она почти не существовала. Не было ни матери, ни дедушек, ни бабушек, ни братьев, ни сестёр, ни тёть, ни дядь, ни кузенов, ни кузин. На земле жили только два человека с одинаковой фамилией, связанные кровным родством,