Помяните мое слово: до завтрашнего вечера никаких изменений не будет. При этом все лавры получит их заезжее светило из Лондона, а нашего честного доктора Джонса просто задвинут за ненадобностью. Хотя лично я не думаю, что больной выздоровеет, – наш старина Гелерт просто так выть не станет. Господи, да что ж с вами такое? Ради бога, дорогая моя, не вздумайте только в обморок тут падать! Не хватало мне еще одной немощной на руках!
Резкий окрик миссис Морган вернул Руфь к действительности из полубесчувственного состояния, в которое ее привели последние слова хозяйки. Она села, но не могла говорить, потому что комната кружилась у нее перед глазами. Бледная как полотно, она выглядела совсем слабой, и это тронуло сердце миссис Морган.
– Думаю, чаю вам не подавали. Ну конечно, о чем только думают мои девушки? – И она энергично дернула за шнурок звонка. Не дождавшись появления прислуги, миссис Морган подошла к двери и, высунувшись в коридор, громогласно по-валлийски отдала распоряжения Нест, Гвен и еще трем-четырем своим служанкам, простым и добродушным, но очень невнимательным.
Вскоре те принесли Руфи чай, и это оказалось очень кстати. Она почувствовала себя даже по-своему уютно – насколько это вообще было возможно в этой деревенской гостинице с ее грубоватым, непритязательным гостеприимством. Еды было доставлено предостаточно и даже, пожалуй, слишком много, отчего у Руфи пропал аппетит, который она должна была возбуждать. Но сердечность, с которой добродушная румяная служанка уговаривала ее поесть, а также ворчание миссис Морган по поводу нетронутой ею гренки с маслом (на самом деле хозяйка даже хотела съесть ее сама, чтобы масло зря не пропадало) оказали на нее более благотворное влияние, чем собственно сам чай. В душе у нее вспыхнула надежда, и Руфь стала с нетерпением дожидаться утра, когда эта надежда смогла бы превратиться в уверенность. Напрасно ее уговаривали прилечь в комнате, которая весь день до этого была в ее распоряжении. Она не отказывалась, но и не собиралась спать в такую ночь, когда решение вопроса жизни и смерти любимого человека зависло в шатком равновесии. Она просидела в своей спальне, дождавшись, пока вся суета в доме окончательно не стихла и стали слышны шаги людей, входивших в комнату, куда ее не пускали, и выходивших оттуда. Она могла различить тихий голос, повелительным тоном требовавший то одного, то другого. Затем надолго наступила тишина. Когда же Руфь решила, что, кроме сиделки, там все уже крепко спят, она осторожно пробралась в галерею. На противоположной ее стороне в толстой каменной стене имелось два окна, и на широких подоконниках стояли цветочные горшки с высокой, беспорядочно разросшейся геранью, тянувшей свои листья к свету. Окно рядом с комнатой мистера Беллингема было открыто; в него пахнуло теплым ветерком, пропитанным тонкими ночными ароматами, и снова все стихло. Стояло лето, и даже в полночь тьма не была кромешной; просто свет стал очень-очень тусклым и все предметы вокруг потеряли свой цвет, сохранив при этом форму и очертания. На стене напротив окна лежало пятно