за словами и над словами: ее завораживал сам его глубокий бархатный голос, уверенные мужественные интонации. Она чувствовала, как тело ее сладко слабеет.
Он привез ее в известное кафе на Измайловском проспекте. Поздними вечерами и ночью это кафе с самым знаменитым в городе стриптиз-шоу всегда наполнялось людьми, но сейчас было еще рано, зал почти пуст. Он что-то заказал, она ела, не чувствуя вкуса того, что ела и пила: она только слушала музыку его голоса. Он взял ее за руку, поцеловал тонкие пальцы, и ее словно пронзило высоковольтным разрядом.
Почувствовав ее состояние, он расплатился и вышел с ней из зала. В машине он позвонил какому-то другу – он назвал его Юрием, скоро она узнала, кто этот друг, – и попросил разрешения воспользоваться его квартирой.
Они подъехали к дому на набережной Карповки. В холле сидел охранник – Строганов поздоровался с ним, и охранник протянул ему ключ.
«Юрий Николаевич просил вам передать», – сказал он вполголоса, но не позволяя себе каких-нибудь улыбочек или заговорщицкого тона, но тем не менее Лена почувствовала себя невероятно неловко, ей показалось, что охранник, демонстративно ее не замечая, только подчеркивает свое презрение, а сам готов раздеть ее взглядом, но она отбросила эти мысли. В состоянии все того же сладкого гипноза она поднялась со Строгановым на третий этаж, вошла в большую, прекрасно отделанную квартиру – опять-таки только позже она разглядела эту квартиру, а тогда, в первый раз, она ничего вокруг себя не замечала.
Он полностью взял на себя инициативу, быстро и уверенно раздел ее – его руки, казалось, сами сделали это, прошли многократно хоженую, хорошо знакомую дорогу, в то время как его голос продолжал обволакивать, опутывать, гипнотизировать ее…
Он овладел ею уверенно, но нежно. Ей не было в тот раз особенно хорошо, но это даже показалось ей не важным: важно было чувство его власти, чувство подчиненности его рукам, его телу, его желаниям. Она была как мягкий воск в его сильных руках, и это опьянило ее больше физического наслаждения. Она могла позволить себе стать слабой, и это было прекрасно.
Потом они лежали, усталые и умиротворенные, и разговаривали. Они беседовали ни о чем, но она вдруг неожиданно для себя заговорила о своих родителях, она ни с кем о них не говорила, это причиняло ей боль, но вот сейчас, с ним, после ласк, слова полились, будто прорвало какой-то шлюз… и она почувствовала облегчение. Она взглянула на него – он внимательно слушал, и в глазах его Лена заметила сострадание.
– Бедная девочка. – Внезапно он встал, вышел из комнаты и вернулся с бутылкой шампанского и двумя бокалами.
– «Дом Периньон» восемьдесят шестого года, – сказал он, и в его голосе прозвучала гордость.
– Я не разбираюсь в таких дорогих винах, – ответила она смущенно, хотя это было не совсем так, отец в Париже прочитал ей краткую лекцию о французских винах, он вообще был человек