крик.
5
Ей, похоже, все-таки удалось забыться капитально, потому что в первый момент Татьяна не могла понять, где она. Что происходит? Кто кричал? Потом, в несколько секунд, пришло осознание: поезд. Болельщики. Возвращаемся в Москву. Но что случилось?!
Вверху заворочались костариканцы. На соседней койке проснулся отчим. Не крутился, не сопел, только спросил удивительно трезвым и незаспанным голосом: «Таня, ты в порядке?» – «Да».
А она уже вскакивала, быстро натягивала шортики.
Поверх майки накинула тунику и выбежала в коридор.
Крик не повторялся, но его сменил женский плач, почти вой. Доносился он из соседнего купе. Дверь туда была полуоткрыта.
Таня заглянула внутрь. На нижней койке навзничь лежал все тот же толстый мужчина. В грудь его по рукоятку был всажен нож. Вся постель залита кровью. А около безутешно рыдала, спрятав лицо в ладонях, красавица-жена.
Через минуту рядом появился отчим. На удивление, он оказался уже не только переодет в цивильное, но и причесан, собран и даже, как могло показаться на первый взгляд, свежевыбрит.
Почти сразу же возникли проводницы, обе встрепанные, заспанные, с безумными глазами. Ходасевич коротко и тихо скомандовал им: «Вызывайте наряд. В купе никого не пускать». Сила его личности оказалась такова, что худенькая Любовь немедленно бросилась исполнять.
С верхней полки вытаращился, проснувшись, англичанин. Долго не мог осмыслить происходящее и, наконец, произнес: «Bloody hell».
А потом с противоположной полки выглянул худой малахольный спутник. Посмотрел, ахнул, закрыл лицо руками – и снова в ужасе спрятался.
Еще через минуту явилась полиция – все трое с расстегнутыми воротниками, вкривь-вкось нахлобученными фуражками. От них попахивало с вечера принятой водочкой.
– Освободите помещение! – гаркнул первый, старшой – молоденький лейтенант. Потом всмотрелся в лицо Ходасевича: – О! Валерий Петрович! Как вы здесь?!
– Узнал? – усмехнулся отчим.
– Да кто ж вас не знает! – А потом всмотрелся в диспозицию в купе и чуть не всхлипнул: – Боже мой! Труп! Да за что ж мне такое наказание?! – Он готов был схватиться за голову от отчаяния, однако на полпути сообразил, что этот жест позорит честь мундира, снижает его личный авторитет перед подчиненными и гражданскими лицами, да и за фуражку на голове не больно-то удобно хвататься, поэтому остановил свои руки и выдохнул: – Да почему ж именно мне-то? Во время чемпионата! Здесь! В литерном поезде! Как некстати!
А проводница Любовь, влезая, торопливо отрапортовала:
– Все двери, ведущие в вагон, были на ночь закрыты! С обеих сторон! На технический ключ!
– Видите, товарищ лейтенант? – усмехнулся полковник в отставке. – Значит, никого постороннего здесь не было. Только мертвец и мы, тридцать пять оставшихся пассажиров. Да две проводницы. Куда как просто вычислить убийцу.
– Валерий Петрович! Зачем вы смеетесь! У нас приказ: ни при каких обстоятельствах