дебилов?! А если и вывозить, то пункт доставки должен быть только один: Магадан. А дальше пешком в верховья Индигирки и Колымы. Шпалы класть для какой-нибудь узкоколейки. Иначе зачем стране эти деревянные?
Всё эти события погружали в самую муть злобы и негатива. Страшно становилось от собственного бессилия. От понимания того, что это страшнее войны. На войне есть враг. Осязаемый, конкретный. Его видно из окопа. А если и не видно, и он где – то в тылу, ты всё равно знаешь, как его вычислить, как обезвредить. И главное – ты понимаешь, что должен делать. Сейчас враг другой. Он вокруг тебя, всюду.
Может, уже и в тебе. И ты уже сам опасен для своих близких. И всё, что ты можешь, – это сидеть дома. Но сколько так мы все сможем сидеть? А если два месяца? А если три, то что мы будем есть? На что жить? Мысли просто душили его…
Включил телевизор. Уже не было никаких сил смотреть на весь этот паноптикум, но он включил. Через десять минут пальцы устали щёлкать пультом с программы на программу, нарезая круги по эфиру. Смотреть было нечего. По одному каналу крутили увлекательное на их взгляд шоу, где, собравшись в тесном кругу и явно выполняя просьбу президента о самоизоляции, вся попсовая тусовка с наслаждением обсуждала, выживет ли Надежда Бабкина, и, перебивая друг друга, смаковала, кого из них она успела заразить, а кого заразят другие. На пяти каналах (он специально подсчитал!) одновременно, выстроившись вокруг кривоногой ведущей, депутаты и политики всех мастей рассказывали всей стране, что очень важно сейчас оставаться дома и не передвигаться по Москве. При этом почему-то не объясняя, как они сами попали в студию. Может, телепортировались? И, главное, забывали объяснить, почему их самих не касается указ о самоизоляции. На другом канале, бодро вышагивая по заваленному труппами Бергамо и радостно улыбаясь, журналистка вещала зрителям о творящемся кошмаре, при этом даже не удосужившись самой надеть маску, перчатки и хотя бы постараться сделать скорбное выражение лица. Всё это раздражало и бесило. Было непонятно, почему, заставив людей сидеть дома, нельзя было заставить телевидение поменять программу и постараться нести людям хорошее. Крутить хорошие фильмы, устроить бесконечные музыкальные марафоны, поставить для детей старые советские мультики. И убрать из эфира эти ненавистные и лживые морды. Которые не умеют ничего, кроме как лизнуть задницу президента, при этом отказываясь выполнить хоть что-то из того, что этот самый президент приказал им сделать для народа. Да и когда бы они могли это сделать, если с утра до вечера, переходя из одной студии в другую, по двенадцать часов в сутки рассказывают, что и как будет делаться и какое будет всем нам счастье. Так делайте уже хоть что-нибудь, уроды! Начните хотя бы делать! Дебилы!
Он выключил телевизор. Но чернота уже полностью окутала сознание. Он посмотрел на часы. Было полпятого вечера. День катился к вечеру, не принеся сегодня ни капли хорошего и попутно выкрутив нервы до предела. Но тут открылась дверь, и вошла жена. Она улыбалась и выглядела посвежевшей и бодрой.
– Как