что мы – тени, духи, и если к нам прикоснуться, любая из нас превратится в облачко дыма, которое вскоре растворится в воздухе.
Людям всегда не по себе еще и оттого, что мы – женщины с оружием. Но ни один мужчина не станет делать эту темную, печальную работу, а в Милосердии есть нужда.
Однажды летным вечером я спросила наставницу Сигги о нас, Сестрах Последнего Милосердия. Спросила ее, когда ремесло смерти появилось и почему. Она сказала, что не знает. Барды не поют об этом песен, и в сагах об этом нет ни слова, но очевидно, что Дарующие Милосердие появились давным-давно.
– Ярлы приходят и уходят, – прошептала Сигги, не сводя темных глаз с последней оранжевой полоски света над западным горизонтом. – Сестры Последнего Милосердия остаются. Мы блуждаем по Ворсленду еще с тех времен, которые описаны в Хрониках Ведьмовских Войн, а возможно, мы были и прежде. О нас не помнят, нас не замечают, до той поры… до той поры, пока в нас не возникает нужда. И было так всегда. – Она сделала паузу. – Наше призвание не в чести, но оно благородно.
Я промолчала, но Сигги, несомненно, прочитала мои мысли.
– Верь мне, Фрей, наша жизнь не так уж и плоха. Многим живется гораздо хуже. И только глупцы хотят стать великими. Только глупцы отправляются на поиски славы.
Два
Сон, как обычно, не шел ко мне, а лишь коварно манил, подобно тщедушной, c ввалившимися глазами фее из северных саг.
Низкорослое, гибкое тело Ови плотно прижималось к мне, мы дышали в едином ритме, лежа ногами к умирающему огню. Мы остановились в девяти-десяти милях от городишка, называемого Хейл. Там наверняка нас ждет работа, и, учитывая, что кошелек у меня на поясе почти пуст, мы за нее возьмемся. Монету женщины из Ибера обменяем завтра в ближайшем постоялом дворе на еду и эль, что станет приятной переменой после воды из реки и пойманного сегодня вечером в силки кролика.
Я прислонилась щекой к макушке Ови. Ее густые светлые косы пахли снегом, как и вся она. Снегом и еще немножечко арктической вайдой, поскольку каждые несколько месяцев красила концы волос благоухающими листьями северной вайды, отчего они становились голубыми, точно зимнее небо. Так уж ей нравилось.
Хоть Ови никогда не говорила о своем возрасте, мы думали, что она – старшая из нас, и что ей, возможно, девятнадцать, а может быть, и все двадцать. Она была немногословна, отчего, наверное, и казалась мудрее.
Но, несмотря на всю свою мудрость, по ночам Ови обнимала меня руками, точно ребенок, и что было сил прижималась ко мне. Джунипер однажды предположила, что это из-за кошмаров, в которых, похоже, Ови снилось, как она лишилась глаза.
Позади меня во сне зашевелилась Морская Ведьма. Она, свернувшись калачиком, лежала, спиной привалившись к моей спине, и ее густые локоны служили нам подушкой. В отличие от Ови Джунипер едва заметно пахла солью, или скорее солеными цветками, которые фремиши извлекают из океана и, высушив на солнце, используют как специи. Однажды я даже попробовала ногу жареного оленя, щедро сдобренную такими специями, – то была плата за наши услуги: мы