знатная добыча. Есть чем попировать.
Город уже спит. Улицы темны, и лишь у богатых домов горят масляные фонари, отпугивающие демонов ночи и грабителей, бледным кругом очерчивающие границу света и тьмы.
Шатающаяся фигура привлекла двух ночных разбойников, они сделали к ней шаг, но… по мере приближения фигура росла, и двое плюгавых вернулись на место, в переулок. А ну как успеет уцепить за глотку своими ручищами? Задавит, как цыплят!
Последние шаги шел на чистом упрямстве, уже не надеясь, что дойдет. Красный туман в голове сменился черным туманом, накрывающим спасительной тьмой. Но упасть, отдаться Смерти нельзя – не для того он выжил, не для того шел сюда долгие ли.
Бух… бух… бух… тихие удары, а ему казалось – гремит на всю улицу.
Знакомый резкий скрежещущий голос:
– Кого демон принес?! Не дадут поспать старику! Только увидел красивый сон, а вы тут как тут! Болеть надо днем, когда солнце светит… ты?! О Создатель! Держись, да держись же – я тебя не удержу! Сюда-сюда! О боги… ладно, лежи тут. Я сейчас принесу чего-нибудь подстелить – только дверь закрою. О боги-боги – как вы иногда зло шутите! Сейчас, сейчас…выпей вот это… да пей, пей же! Ну! Вот так. Теперь лежи, сейчас я поколдую…
Зеленое свечение… заклинание вязью ложится в пространство, и раненый розовеет, цвет его лица перестает быть таким сине-бледным, как у покойника.
Раны на лице, на голове, на боках, плечах, ногах – везде, где иссекли его вражеские мечи, – затягиваются, шрамы грубеют, становятся почти незаметными.
Почти, потому что их все равно видно – слишком они глубоки, слишком велики. Больной засыпает, успокоенный и слабый, – большая кровопотеря, да и активизация сил организма на лечение ран не способствуют бодрости.
Лекарь еще долго сидит, глядя на огромного человека, лежащего возле печи. Лицо старика грустно, маска печали покрывает его резкие, слегка надменные черты.
Собравшись с силами, лекарь встает и, кряхтя, отправляется в свою комнату. Возвращается с одеялом и, не обращая внимания на то, что больной грязен и покрыт коркой крови, укутывает его до подбородка, тихо бормоча под нос:
– Ничего-ничего… я и не таких поднимал! Беда-то какая… ох, беда. Где же ты бродил все это время? Ладно… завтра поговорим. Мне тоже надо отдохнуть. Стар я, понимаешь ли. Все считаю себя молодым, а чуть поколдовал, и все – ноги трясутся. Спи, и я посплю.
Лекарь, шаркая ногами, уходит, и в комнате воцаряется тишина.
В окошко, в щель между занавеской и стеной, заглядывает красная луна, будто хочет узнать – жив ли тот, кто выжил вопреки судьбе, тот, кто должен был отправиться на небеса, но почему-то задержался в этом мире.
Раненый спит, и его широкая грудь тихо движется вверх-вниз.
Лучи солнца прорвались через щель, в которую не так давно заглядывал любопытный взгляд красной луны, и ткнулись в веки разметавшегося на полу человека. Он зажмурил глаза сильнее, потом открыл их, снова зажмурил. Отодвинулся в сторону от солнечных пик, оперся на локоть