стояла гулкая тишина. Я подняла глаза и в ожидании ответа помимо воли принялась рассматривать черта над дверью. Черный, резной, деревянный. Вытянутая вперед рука и оскаленные зубы. Глаза казались белыми, слепыми и оттого еще более страшными. Бес как будто проникал этим своим невидящим взглядом в самую душу, и его насмешливый рот кривился в недоброй ухмылке, предвещая беду. Чтобы скрыться от его белых глаз, я проскользнула в комнату соседа и прикрыла за собой дверь.
По стенам освещенной лишь светом трех свечей комнаты ползли причудливые тени, искажая находящиеся в комнате предметы. В зеркале отражалось женское лицо с чересчур выпуклым лбом и слишком большими зубами. Лиля молчала, рассматривая некрасивую себя и стараясь увидеть что-то необычное. Но в отражении нельзя было прочесть ничего, кроме ее собственной невеселой жизни.
– Что ты видишь, Лиля? – глухо проговорил Волошин.
– Себя.
– И какая ты?
За стеной загремели кастрюлями, руша таинственную атмосферу, и Лиля обреченно выдохнула:
– Я самая обычная. И даже хуже многих. Я сильно хромаю, это последствие болезни. Ты же знаешь, Макс. Я тебе рассказывала. В детстве я тяжело болела, долго лежала прикованная к постели, и, поправившись, так и осталась хромой. Хромоногая и уродливая, вот я какая!
Голос девушки звучал обиженно и жалобно, точно ища у слушателя поддержки и взывая о помощи.
– Нет, не то, – поморщился Волошин. – Ты другая. Ты вспомни, Лиля. Вспомни себя настоящую. Ну же, какая ты?
Лиля опустила голову и, будто в трансе, настойчиво повторила:
– Я хромоногий урод! Меня не любили. Надо мной смеялись. Старшие брат и сестра отламывали моим куклам одну ногу, заявляя, что раз я хромаю, то и куклы мои должны быть хромоногими.
– Нет, Лиля, это всего лишь часть той правды, которую ты про себя знаешь. Та ее часть, которую ты хочешь помнить, – перебил ее Волошин. – Но есть и та, что ты позабыла. Если заставить себя вспомнить прошлое, то можешь погрузиться в такую глубину своего земного существования, о котором ты, Лиля, и понятия не имеешь! Нет ни прошлого, ни будущего, так считал Августин Блаженный. Есть лишь настоящее прошлого и настоящее будущего, – голос друга журчал мягко, как горная речка, гипнотизируя и убаюкивая. – Бытие – это то, чего никогда не было и не будет. Бытие есть данность, настоящий момент. Продленный миг есть ложь.
– Да, ложь… – эхом откликнулась Лиля.
– Но есть люди, которые помнят все, – вещал Макс. – Сын камнереза, родоначальник италийской философии Пифагор говорил о себе, что некогда он был Эфалидом и почитался сыном Гермеса. И Гермес предложил ему на выбор любой дар, кроме бессмертия. Философ попросил оставить ему, и живому и мертвому, память о том, что с ним уже бывало. Поэтому при жизни Пифагор помнил обо всем и в смерти сохранил ту же память. Впоследствии он вошел в Евфорба, принимал участие в Троянской войне и был ранен