указывался как примета в документах, удостоверяющих его личность. Здесь, у моря, он сиживал с удочкой – нередко по соседству с инспектором Дьяконовым (картина напоминала сошедшихся у водопоя хищника и его жертву). На море мальчишки приходили за бычками. Пойманную рыбу сажали на кукан и держали в воде, чтобы сохранить ее свежей до рынка. На обратном пути было чем развлечься – озорники взрезали мешки, лежащие на медленно тянущихся в город подводах, и таскали из них мандарины и грецкие орехи. Если извозчик успевал заметить воришку, тому доставалось по спине кнутом[19]. На рыбалке Антон обретал покой, которого ему так не хватало дома. А вот на пустыре можно было вволю порезвиться – там они со школьным приятелем Андреем Дросси ловили щеглов. (Братья Чеховы, уже став взрослыми, держали в доме певчих птиц, которые свободно летали по комнатам.) Манило к себе и таганрогское кладбище – суровость его православных крестов, пышность сработанных итальянцами надгробий и нескончаемое тление отбросили тень на всю чеховскую прозу. Здесь Антон ловил восковым шариком тарантулов[20].
Даже в детстве море и река Миус навевали Антону грустные мысли, которые отозвались memento mori в его поздних рассказах. В письме к своему покровителю Григоровичу Чехов в 1886 году писал: «Когда ночью спадает с меня одеяло, я начинаю видеть во сне громадные склизкие камни, холодную осеннюю воду, голые бревна – все это неясно, в тумане, без клочка голубого неба. Когда же я бегу от реки, то встречаю по пути обвалившиеся ворота кладбища, похороны, своих гимназических учителей».
Жизнь Антона стала чуть привольнее. Он обследовал окрестности города, навещал одноклассников. У тети Фенички можно было безнаказанно драться подушками, а в гостях у таганрогских чиновников и купцов – на какое-то время забыть о суровом семейном распорядке. У Антона стали проявляться признаки его взрослых недугов – головные боли и расстройство пищеварения, в то время называвшееся «катар желудка», или «перитонит». Недомогания приписывались купанию в холодной воде. Летом одолевали приступы малярии. Вообще, кишечные расстройства и постоянный кашель за болезнь не считали. При том, что Евгения Яковлевна выказывала тревожные симптомы – кровохарканье, приступы лихорадки, тетя Феничка непрерывно кашляла и заметно теряла силы, а дядя Ваня Морозов к тому времени уже умер от туберкулеза, – никто не мог предположить, что эта роковая болезнь настигнет и Антона. Пока его жизненных сил хватало, чтобы противостоять инфекции. Антон в детстве и Чехов в зрелые годы – это два разных человека. Облик широкоплечего и круглолицего молодца середины восьмидесятых годов совсем не вяжется со столь знакомым нам портретом писателя с изможденным от страданий лицом и впалой грудью. Кстати, в школе его, большеголового, дразнили «бомбой».
В июле 1871 года (Антону было одиннадцать) у лавки Павла Егоровича остановились длинные дроги – из слободы Крепкой, где жил дед Егор, приехал работник прикупить кое-что по хозяйству. Александр с Антоном упросили родителей позволить