неволи.
В Москве, среди бездушных и расчетливых красоток, Антон скучал по бойким таганрогским гречанкам. В Таганрог они с Колей приехали в надежде на романтические приключения. Коля распускал перья перед Любочкой Камбуровой, называя ее «царица души моей, дифтерит помышлений моих, карбункул сердца моего», а сам волочился за ее подругой Котиком. Из всех таганрогских барышень наиболее смелой оказалась Липочка Агали. В октябре она писала: «Многоуважаемый Антоша или Антон Павлович! Спешу ответить на Ваше последнее письмо, за которое шлю Вам пребольшое спасибо, от себя и от Мамы. Никто из Ваших знакомых барышень не решается Вам писать, боясь Вашей критики над их правописанием. Но я не боюсь, так как уверена, что Вы не будете смеяться надо мною, ведь Вы мой защитник»[55]. Селиванов не без цинизма поздравил Колю: «Я очень рад, что так удачно и счастливо сложились Ваши дела. Вы, кроме того, что <нрзб.> принялись за Ваше дело, которое может с пользою увенчаться успехом, <нрзб.> поправить Ваши финансы и приобрели натуру, которою, если не ошибаюсь, Вы пользуетесь и вкось и впрямь, то есть на холсте и простыне – а она и не дурна собой – портрет я ее видел».
Из Таганрога Антон привез с собой в Москву человеческий череп и украсил им свою комнату в новом доме на Сретенке: в ноябре 1880 года семейство Чеховых перебралось в более пристойный особняк в Головином переулке. Домохозяйка, госпожа Голуб, явно прониклась симпатией к Антону. А чеховские квартиранты Коробов, Савельев и Зембулатов съехали, найдя себе хозяев поспокойнее.
Второй курс университета был нелегким – с утра студенты резали трупы, а по вечерам штудировали, фармакологию. В начале 1881 года медицина отнимала у Антона гораздо больше времени, чем литература. В еженедельниках к начинающему автору несколько охладели: «Стрекоза», отказывая ему, не стеснялась в выражениях, а ее редактор Василевский заявил напрямик: «Не расцвев – увядаете. Очень жаль». На поиски более благосклонного печатного органа ушло полгода. В популярные издания начала вмешиваться политика. Цензура в том году стала столь суровой, что журналы, в которых Антон напечатал свои первые вещи, оказались под угрозой закрытия. Журнал «Свет и тени» был приостановлен на полгода из-за рисунка на обложке, изображавшего виселицу, сооруженную из перьев и чернильниц. Надпись под ним гласила: «Наше оружие. Для разрешения насущных вопросов».
У публики отпало настроение шутить. К весне атмосфера стала еще более гнетущей. Первого марта в Петербурге народовольцы убили императора Александра II. По городу прокатилась волна арестов, а перед послами иностранных держав устроили варварский спектакль: виновные были казнены на виселице пьяным палачом. Московских профессоров, призвавших Александра III отсрочить исполнение смертного приговора, лишили места. И хотя царская семья была убеждена, что Бог покарал Александра II за прелюбодеяние и подрыв самодержавия, это не облегчило участи заговорщиков. Александр III, солдафон по натуре и поклонник Бахуса,