заложив петлю возле клумбы, упиралась в грунтовую площадку.
По центру, увитый шевелящимся на ветру плющом, в яркой цветочной перевязи, возвышался величественный нормандский дом.
– Когда папа купил эту резиденцию, – произнесла Зоя, пропуская гостью внутрь, – меня еще не было на свете. В Париже к тому времени уже прошла его первая выставка, во время которой он познакомился с галеристкой Стеллой Лурье. Благодаря этой предприимчивой женщине в конце тридцатых его картины стали очень хорошо продаваться.
Оливия замерла посреди прихожей, оглядывая обстановку. Из тесной передней, напоминающей лаковое нутро табакерки, двери вели в просторную кухню. Посередине нее располагался разделочный стол-остров с мраморной столешницей, на котором красовался расписной кувшин с цветами. На стальных крюках висели разнокалиберные кастрюли, сковородки, сотейники – в их натертых до блеска боках бликовало солнце, пробивавшееся сквозь листву в панорамном окне.
Зоя перехватила взгляд гостьи и, улыбнувшись, уточнила:
– Я провожу здесь много времени, с юных лет люблю готовить. Мы с отцом жили вдвоем, мама ушла очень рано. Поначалу он вел хозяйство сам, а лет в четырнадцать я заменила его у плиты – папе надо было работать. У него был строгий распорядок дня: ранний подъем, прогулка вдоль океана, работа в студии или на свежем воздухе. Потом обязательное чтение газет и вновь уединение. По вечерам он лишь делал наброски карандашом – говорил, искусственное освещение искажает цвет, меняет оттенки…
Они вошли в гостиную. Пол, слегка рассохшийся от времени и местами источенный жучком, покрывал восточный ковер, придавленный легкомысленным трио – лиловым диваном и двумя стоящими напротив него гнутыми креслами. По правую руку находился камин, обрамленный мраморным порталом. Стены салона, выкрашенные в сливочный цвет, украшали старинные гравюры. В дальнем углу тикали напольные часы, показывавшие четверть десятого.
Вдруг раздалось дребезжание дверного звонка. На пороге показался Аврелий. Его волосы были взъерошены утренним ветром, а на щеке отчетливо виднелся залом от подушки. Сумбурно извинившись, он окинул взглядом комнату и, выбрав удачное место, принялся устанавливать камеру и налаживать освещение.
Зоя тем временем поднялась наверх. Вскоре она вернулась в полной готовности: естественно уложенные волосы, тщательный неяркий макияж; шея задрапирована шелковым платком, кисти рук на треть прикрыты удлиненными манжетами блузки. Глядя, как актриса устраивается в кресле, занимая выгодную позу, Оливия поймала себя на мысли, что возраст явно не был ее врагом: Вишневская умело использовала его преимущества и ловко маскировала недостатки.
Вести беседу с Зоей оказалось легко: вопросы актрисе выслали заранее, и, уверенно глядя в камеру, она с удовольствием пустилась в путешествие по лакунам памяти. Чувствовалось, что все обстоятельства жизни отца она перебирала в уме не раз: и его жизнь в дореволюционной Москве, которую он так отчаянно любил,