перекрытий, все покорежено, переломано и перебито.
Проехали остатки обогатиловки и наконец поднялись до самого верховья ручья Уссури. Здесь, под Снежной, встали на хорошей, пятачком, поляне, рядом с ручейком, гремящим днем и ночью. Поставили две палатки, выгрузили из машины столы и стулья, все остальное.
Наутро в логу выпала роса. Встали поздно, надеясь переждать сырость утра и потом уже идти маршрутом на Снежную. Позавтракали и двинулись по берегу ручья Уссури, вверх по логу, втроем: начальник, Потапка и Сергей… Митька остался в лагере с машиной… Прошли остатки отвала породы от выработки геологоразведки… Углубились в лес и пошли по сырому густому лесу вдоль ручья. Тропа, сначала едва заметная, вытопталась и повела прямо вверх, на одну из седловин Снежной. Склон, забирая все круче и круче вверх, повел за собой тропу. Стало тяжело идти. С непривычки садилось дыхание. Они останавливались передохнуть, окидывали взглядом окрестности, затем поднимались дальше по суживающейся и пригибающей их к земле звериной тропе, как догадались они.
На седловину они вышли, уже прилично взмокнув. Открытая, продуваемая ветром седловина освежила взмокших от пота и усталости людей.
Леонид Григорьевич скинул рюкзак у разведочной канавы, тянущейся по хребту, бросил на землю молоток, стянул энцефалитку, разделся догола, осмотрел себя, поймал двух клещей.
– Ребята, раздевайтесь! Клещи!..
Геологи, раздевшись догола, сняли с себя клещей, оделись и пошли по канаве, выискивая образцы с кварцевыми жилами.
– Во какая жила, Леонид Григорьевич! Смотрите! – крикнул Сергей, показывая на большой камень с кварцевой жилой, секущей его неровной чертой.
– Отколите от него образец, – попросил Леонид Григорьевич. – Вот этот пойдет на ЭПР[6], а тот – на анализ состава…
Осматривая канавы, они медленно двинулись к вершине Снежной по широкой канаве, вырытой ножом бульдозера, похожей на дорогу, по склонам горы, пересекающей жилы. Эти разведочные канавы вспаханной полосой тянулись на многие километры.
Леонид Григорьевич осмотрел в бинокль огромную лощину, разделяющую Снежную почти что пополам, тоненькой черточкой тянущуюся по другую сторону лощины дорогу, далекие хребты Сихотэ-Алиня, маячившие в синей дымке расплывчатыми миражами, туманными, загадочными, непонятными. От этого вида сердце сжалось у него, захлестнуло тоской по чему-то далекому, ушедшему… В памяти всплыли первые впечатления о встрече с тайгой, горами. То было на первой его летней геологической практике в Восточных Саянах. Лето он провел, как хмельной. В институт вернулся с бесповоротным убеждением, что только геология заполнит его и не оставит ничему иному места в его жизни. Хмель очень скоро выветрился, а взамен пришло спокойное, уверенное и теплое чувство любви к своей работе. С тех пор прошло более двадцати лет, но и до сих пор он относится к ней с прежней юношеской любовью, такой же открытой и чистой.
Он опустил бинокль, сунул его в чехол, оглянулся к своим сотрудникам.
– Идемте, ребята. Дальше войдем в жилу –