Здесь меня не достанешь. Да и в Риме у меня достаточно знакомых кардиналов, которые любят жить весело.
– Когда ты умрешь, Святая Церковь откажет тебе в погребении!
– Всех актрис лишают погребения в освященной земле. Да не все ли равно мертвецу?
– Тебя не похоронят! Тебя не похоронят!
– Нет, похоронят!
– Нет, не похоронят!
– Да ведь я провоняю.
Последний аргумент Давии был столь неожидан, что Габриэлли не нашлась что сказать и замолчала.
Громкие аплодисменты вдруг раздались в дверях покоев. Певицы и внимавший их своеобразному объяснению граф невольно повернулись туда.
Российский комедиант
В дверях стоял стройный, изящный и чрезвычайно живописный молодой человек. Длинные напудренные натуральные волосы его были зачесаны назад, открывая высокий мыслящий лоб; черты лица имел он необыкновенно правильные, глаза большие, умные, серые с поволокой. Одет он был чрезвычайно опрятно, со щегольской простотой, в суконный коричневый кафтан французского покроя со стальными пуговицами, шитый шелковый жилет с брыжами и манжетами. Когда находившиеся в комнате обернулись к нему, он всем пленительно улыбнулся, обнажив белые, как слоновая кость, зубы.
Казалось, появление его мгновенно успокоило воспламенившиеся страсти итальянок и внесло меру, гармонию и учтивую приятность. Обе певицы просияли и бросились к нему. Каждую он брал за обе руки повыше локтя и с какой-то отеческой лаской целовал в уста. Потом они похватали его под локти и ввели в покой.
– Мы немного повздорили, Жан, – небрежно пояснила Габриэлли.
– О, я слышал, божественная! – мягким приятным голосом сказал по-французски молодой человек. – Я слышал. И должен сказать, что наша очаровательная Давия проявила в споре изумительную находчивость. Аргументы ее были неотразимы. Но все же я более люблю, когда вы состязаетесь в своем искусстве, чем в дидактике.
Говоря это, молодой человек вглядывался в сидевшего с важным спокойствием гостя певиц. Удивление появилось на его лице. Казалось, он узнавал и не узнавал эту личность. Наконец он сделал два шага к нему и учтиво поклонился. Тот отвечал величественным кивком лобастой головы, храня на лице холодное равнодушие. Однако глаза его, блуждавшие ранее по потолку, вдруг обратились к молодому человеку. Взгляд его стал острым и подозрительным, и на мгновение в нем мелькнуло что-то вроде испуга и оторопелости. Но вслед за тем маслинообразные глаза итальянца вновь вознеслись кверху…
– Это наш новый знакомый, – представила Габриэлли, – граф Феникс ди Санта-Кроче!
– Российский комедиант ее величества Иван Дмитриевский[38], – назвал себя с новым учтивым поклоном молодой человек.
Граф еще раз снисходительно кивнул.
– Ведь это вы, граф, писали к господину главному директору театров и зрелищ статс-секретарю императрицы, его превосходительству Ивану Перфильевичу Елагину? – садясь в кресло, продолжал российский комедиант.
Обе певицы стали по бокам кресла, опираясь на спинку его, и заглядывали в лицо молодому человеку,