натуральный Призрак. Честное слово, не удивлюсь…. Ага, замелькали, выходя из плотного утреннего тумана и плотоядно мерцая своими тёмно-зелёными глазищами, непонятные грязно-серые пятна…. А из серо-чёрной отвесной скалы…э-э-э-э, «выпрыгнул» кто-то – широкоплечий, лохматый и рогатый. Суки дешёвые и рваные…. Чёрт меня побери! Где-то вдали коротко громыхнул басовитый гром, и всё рассеялось. Растаяло. И исчезло. Словно бы навсегда. Всё-всё-всё. И скучно-грязно-синее море, и серо-жёлтые изломанные скалы, и пафосный средневековый замок. Только бескрайние и раскалённые пески-барханы подступают со всех сторон. А ещё – страшный, плотоядный и злобный зной. И колючая, мрачная и безжалостная жажда.… Значит, всё это – бывшее, красивое и исчезнувшее – элементарные пустынные миражи? Блин горелый…. Ох, уж, эти миражи! Так их всех и растак…. Нет, что хотите со мной делайте, но в Сахару я больше – не ходок. И не ездок. И не летун. И не плывун. Ни за бешеные баблосы. Ни за разлапистые и многокрасочные ордена. Ни за пару строчек в толстенной Британской энциклопедии. И одного раза хватило – и за глаза, и за уши…».
Глава первая, плавная и сентиментальная
Питерская осень
В спальне царственно властвовал призрачный светло-серый полусумрак, из которого на Сомова смотрели-таращились два огромных ярко-изумрудных глаза. Внимательно так смотрели, изучающее, недоверчиво и слегка вопросительно.
«Может, давешний сон – о всякой и разной средневековой нечисти – ещё не закончился?», – тут же надоедливо зашелестел в голове встревоженный внутренний голос. – «Или же всё гораздо хуже? Типа – сон был вещим? То бишь, коварный Призрак, всё же, «выбрался» из желтоватой приземистой скалы, а потом ловко «перескочил» – вместе с тобой, братец, – из сонной субстанции в реальную? «Перескочил», а теперь нагло и беспардонно таращится? Такое, как утверждают высоколобые очкастые эксперты, работающие на телевизионном канале ТВ-3, случается. Причём, по их авторитетному мнению, сплошь и рядом…».
– Как же мне надоели все эти дурацкие бредни о всяких потусторонних явлениях и прочих аналогичных глупостях, – тихонько пробормотал Пашка. – По прошлой весне мерзавец Сидоров старательно изображал из себя Привидение. Напялил, понимаешь, белый балахон, пошитый из старых простыней, забрался в рассветный час на хлипкий плот и давай усердно рассекать – с помощью длинного шеста – по местному пруду…. В то памятное утро, как раз, над водой тревожно клубилась метровая полоса густого белёсого тумана, поэтому с берега плот был невидим. В результате – уже ближе к обеду – по нашему доверчивому и наивному Купчино[1] поползли упорные слухи, мол: – «По водной глади пруда, на берегу которого находится старенький кирпичный завод, самые натуральные Приведения – целыми стаями – разгуливают. Зубами угрожающе скрежещут, утробно воют, нагло улюлюкают и грязно матерятся. Не к добру это, граждане и гражданки. Быть беде. Однозначно – быть. Конец Света, так его и растак, приближается…». А теперь, значит, и