говорю, вместо того чтобы умничать, вы б какой-нибудь дряквы[382] нам наготовили? Для чего у вас в башне лаборатория? Только чтобы дьявола призывать?
– Ты смотри, с кем говоришь! – взвизгнула Формоза, но чародей жестом успокоил ее.
– Страждущим действительно надо облегчить положение, – сказал он. – А вы, господин Рейнмар Хагенау, не пожелаете ли помочь?
– Разумеется. – Рейневан тоже поднялся. – Конечно же, господин фон Сагар.
Они вышли вдвоем.
– Два колдуна, – пробурчал вслед им Буко. – Старый да младый. Чертово семя…
Лаборатория чародея располагалась на самом верхнем и определенно самом холодном этаже башни, и если б не то, что уже опустилась тьма, из окон наверняка был бы виден большой участок Клодской котловины. Как оценил профессиональным глазом Рейневан, лаборатория была оборудована по-современному. В противоположность магам и алхимикам старшего поколения, обожавшим превращать свои мастерские в барахолки, заполненные всяческой рухлядью, современные чародеи предпочитали лаборатории обустроенные и оборудованные по-спартански – только самое необходимое. Кроме порядка и эстетики, такой подход имел еще и то преимущество, что облегчал бегство. Чувствуя опасность со стороны Инквизиции, современные алхимики сбегали из лаборатории по принципу omnea mea mecum porto[383], не сокрушаясь по поводу оставленного имущества. Маги традиционной школы до конца защищали принадлежащие им чучела крокодилов, засушенных рыб-пил, гомункулюсы, заспиртованных змей, безоары[384] и мандрагоры. И кончали жизнь на костре.
Гуон фон Сагар вытащил из сундука оплетенный соломой кувшинчик, наполнил два кубка рубиновой жидкостью. Запахло медом и вишнями. Это, несомненно, был кирштранк[385].
– Садись, – указал он на стул, – Рейнмар фон Беляу. Выпьем. Делать нам нечего. Готовых камфарных мазей против ушибов у меня в достатке, это, как ты понимаешь, лекарства, которые в Бодаке в большом ходу. Лучше идет, пожалуй, только отвар, облегчающий похмелье. Я пригласил тебя, потому что хотел поговорить.
Рейневан осмотрелся. Ему понравился алхимический инструментарий Гуона, радующий глаз чистотой и порядком. Ему нравились реторты и атанор[386], нравились ровненько уставленные и снабженные красивыми этикетками флакончики с фильтрами и эликсирами. Но больше всего его восхитил подбор книг.
На пюпитре покоился, видимо, читаемый – Рейневан сразу узнал, в Олесьнице у него был точно такой же, – экземпляр «Necronomicon'a» Абдула Альхазреда. Рядом на столе разместились другие известные ему чернокнижеские гримуары – «Grand Grimoire» и «Statuty» папы Гонория, «Clavicula Solomonus», «Lbber Yog-Sothothis», «Lemegeton», а также «Picatrix», знанием которого не так давно похвалялся Шарлей. Были и другие знакомые ему медицинские и философские трактаты: «Ars Parva» Галена, «Canon Medicinae» Авиценны, «Liber medicinalis ad Almansarum» Раза, «Ekrabaddin» Сабура бен Саала, «Anathomia» Мондина да Луцци, «Zohar» каббалистов, «De principiis» Оригена, «Исповедь» святого