В пятнадцать лет Айви бросила церковный хор и предложила свое божественное сопрано и огненно-рыжие волосы соседнему дешевому бару, где ее друг-байкер, постарше ее, бесперебойно снабжал девочку «Арсиколой» с ромом и отшивал напористых поклонников, часто в те же вечера, когда Элиз в брюках-клеш пела христианские популярные песни в цокольном этаже церквей по всей стране.
Ада всегда недоумевала, что заставило Элиз вернуться в Видалию, но для меня это тайны не составляло. Папс уже год как лежал в могиле. Элиз на похороны не приехала (Айви же почтила их своим присутствием мертвецки пьяной). Увидев Элиз, я был потрясен произошедшей в ней переменой. Чтобы выдержать возвращение домой, ей пришлось кое-что упрятать глубоко внутрь. Она вернулась в Видалию, но с тем же успехом могла находиться в Тибете. Это убивало Аду, но она была чересчур напугана, чтобы что-то сказать: боялась, что Элиз снова уедет. Но Элиз все равно уехала, вышла замуж за янки, Криса Кригстейна, затем отправилась еще дальше: в Атланту, Лондон, затем в Германию. Задала Аде жару, заставив ее разбираться с телефонными кодами и часовыми поясами.
Некоторое время Элиз и Крис жили в Атланте, а потом мы стали получать рождественские открытки из Китая и Сингапура. Ада всем в городе говорила, что Крис и Элиз занимаются баптистской миссионерской работой в Азии, явная ложь: к тому времени Элиз стала полнейшим агностиком. У нее родились две девочки, младшая, Софи, была копией своей мамы: те же красивые светлые локоны. Пребывание этих детей внутри меня, когда они приезжали летом, почти залечило раны, нанесенные отъездом их матери, и, полагаю, Ада разделяла эти чувства. А однажды с ежегодным визитом приехали только Элиз и Ли, ее старшая дочь. Крис работал в Сингапуре, как я понял, но Софи отсутствовала, и Элиз бродила по дому с обреченным видом, хуже, чем при жизни Пайса. В то лето впервые с тех пор, как ей было четырнадцать, Элиз позволила Аде толком себя обнять, но взгляд ее был странно рассеян, как будто на языке вертелось слово, которое она пыталась вспомнить, и если бы сумела, все вернулось бы в нормальное русло.
День, когда меня покинула Ада, был теплым и ясным. Стоял май, не слишком еще жарко, моя любимая погода. Я уже много недель, даже месяцев, знал, что она уезжает – брошюры, коробки, – но все же не до конца верил, пока она не перешагнула мой порог в последний раз. Конечно, бывали моменты, когда я хотел, чтобы она уехала, моменты, когда ее признания ползли по моим стенам, как термиты. В ответ на ее взгляд я постарался собрать все свое старое негодование, дабы ее уход причинил ей меньше страданий.
А потом случилось неожиданное: автомобиль укатил, оранжевый закат окрасил мои голые стены, и я почувствовал легкость. Я всегда думал, что хочу быть заселенным домом, пусть даже меня займут бездомные или подростки станут искать место, чтобы заняться сексом или накачаться наркотиками. Вместо этого я ощутил, как с моих плеч свалилось огромное бремя, и только порадовался, когда начала распространяться плесень и я отсырел от дождя.