ударило Флитвуда в спину. Произошло все очень медленно и очень быстро. Хлопок донесся словно откуда-то издалека, будто автомобильный выхлоп с автострады. Боль ощущалась только от удара в основание позвоночника.
Падая ничком, он увидел, как неплотно сжатые руки молящегося, руки на гравюре, взлетели вверх, выше его поля зрения. Флитвуд сползал вдоль балясин, хватаясь за них, словно ребенок за прутья кроватки. Он был в полном сознании, и, как ни странно, боли от удара в спину больше не было, чувствовалась только громадная усталость.
Голос, некогда мягкий и тихий, пронзительно закричал:
– Он на это напросился, я говорил ему, я предупреждал его, он не хотел мне верить! Почему он не хотел верить? Он заставил меня это сделать!
Заставил сделать – что? По крайней мере, ничего особенного, подумал Флитвуд и, держась за балясины, попробовал подтянуться. Но сейчас ему казалось, что его тело отяжелело, стало неповоротливым и чужим, прижатым, прибитым или приклеенным к полу. Растекавшаяся по ковру красная жидкость удивила Флитвуда, и он спросил, обращаясь к окружившим его людям:
– Чья это кровь?
Глава 2
Всю жизнь, сколько Виктор себя помнил, у него была фобия. Преподаватель в колледже, которому он сдуру упомянул о ней, назвал ее хелонофобией[2] и объяснил, что название это заимствовано из греческого языка. И при каждой возможности отпускал по этому поводу глупые шутки. Например, когда в лекционный зал вошел директорский кот или когда кто-то обсуждал «Алису в Стране чудес». Фобия мучила Виктора так сильно, что он не хотел слышать названия этой твари и даже не мог мысленно назвать ее, видеть ее на картинке в книге, игрушку или украшение в ее форме, каких существовали многие тысячи.
В течение последних десяти с лишним лет он не видел этой твари и не слышал о ней, но иногда она (или кто-то из представителей этого вида) являлась ему во сне. Это никак не проходило и, видимо, никогда не пройдет, но ему казалось, что воспринимает он свою фобию уже не так мучительно, как прежде, так как больше не кричал во сне. Иначе бы Джорджи сказал ему. Даже если он лишь слегка стонал, Джорджи поднимал из-за этого большой шум. Один из этих кошмаров привиделся ему прошлой ночью, последней ночью здесь, но теперь он уже научился будить себя, что и сделал, хныча и протягивая руки к реальности.
Девушка приехала за ним на своей машине. Он сел рядом с ней на переднее сиденье, но почти не смотрел в окно: ему пока что не хотелось видеть мир. Когда они остановились перед светофором, он повернул голову вбок и увидел зоомагазин. Это напомнило ему, что он обречен снова стать жертвой своего страха. В витрине не было ничего особенного, никаких пресмыкающихся, только белый щенок и двое котят, игравших на куче соломы. Но, несмотря на это, его пробрал озноб.
– Виктор, с вами все хорошо? – спросила девушка.
– Отлично, – ответил он.
Ехали они в Эктон – не самое любимое им место, но особого выбора ему не дали. Предложили что-то не совсем незнакомое – например, Эктон, Финчли или Голдерс-Грин. Ну, в Голдерс-Грин жилье могло оказаться дороговато.