перестань выть! Скажи толком, ты смотрела, искала? Может, они раненые, ты их должна была вытащить, перевязать…
– Кого? Кого я должна была! Тебя? – и снова с противным криком у меня за спиной.
Я сижу в воде и мне дико холодно, но еще оттого, что до меня начинает доходить смысл ее истеричных выкриков…
– Это что же… Мы остались, а они… Может, они на спасательном плоту? Ты смотрела, искала их…
Удар в спину ее ногой пришелся так неожиданно, что у меня даже клацали зубы и следом удары в спину просто посыпались, и не только, а еще в голову… Боже, как больно!
– Да ты что? Прекрати! Больно! Остановись! Что ты делаешь? Я же сказала…
Превозмогая боль, пытаюсь подняться, выйти из соприкосновения от этих идиотских, резких ударов ее босой ноги, но у меня ничего не получается. Мне больно не только ее удары, а даже шевеления самого тела и потому ей:
– Все! Все! Больно! Прекрати! Прекрати, я сказала! Милка, дура, остановись…
Костлявая холодная рука больно ухватила за плечо…
– Это все ты, ты! – орет прямо над ухом. – Это ты меня уговаривала, а я не хотела, я чувствовала… На тебе, на! – больно бьет в спину и голову. – Я убью тебя!
– Отпусти… – хриплю, потому что она уже обхватила рукой за шею и тянет к себе, старясь меня задушить… Спасение приходит от внезапной догадки, и я ей:
– Ты ведь одна останешься…
Только теперь руки ее ослабевают и следом противный бабий вой…
– А…а…а! Мама! Ма… мочка… а…
И на меня, опрокидывая, всякое присутствие духа, налетает тяжелой волной осознание того, что их, наших мальчиков: моего Коленьки, Колюни, Николаши нет, и сама… Пытаюсь удержаться и прочь отгоняю панические мысли, но все равно они путаются, обжигают своей неизбежностью…
– Помоги мне, Милочка. Прошу тебя, мне холодно…
Потом она снова ухватила своими холодными и костлявыми руками, больно стиснула под мышками и следом тянет вверх…
– Ну же! Еще, еще! —теперь уже громко просит, – толкнись хоть ногой. Помоги мне, Райка!…
Первое что вижу – это ее…
Она забилась с ногами, вся поцарапана, ссадинами на лице, руках и ногах, а по телу синяки, волосы спутаны, и следа не осталось от ее былой красоты… К тому же она в какой-то грязной тряпке, обмотанной вокруг тела. Руки грязные и остро пахнут соляром.
– Ты где это так?
– А ты? Что у тебя? Давай сначала разберемся с тобой… Так, у тебя на башке глубокая рана и глаз заплыл. Голова не болит? Что еще?
– Что-то с ребрами. Так стреляет, когда я пытаюсь пошевелиться. Может, сломаны?
Она осторожно задирает мою мокрую насквозь ночную рубашку.
– Да… Похоже, ты сильно поранилась. Тебя надо перевязать…
– Что там у меня? Сильно? Перелом?
– Не знаю… Ушиб, наверное… Ты попробуй слегка приподняться и сесть.
– Помоги…
Потом вдвоем и наконец-то я, сгибаясь в три погибели, усаживаюсь, приваливаясь к борту.
– Так, что у нас? Ты смотрела…
– Да