была завершена в 1853 году[36]. Этот генеральный план стал основой для переустройства Парижа: вместо прежней главной оси (Сены) он получил ряд новых, связанных с железнодорожными вокзалами. Пристрастие Османа к прямым линиям, служившее предметом шуток в 1860-х годах, воплотилось в прокладке новых бульваров, разрубивших на части старые районы города[37]. Результатом прежде всего стала материализация перспективы. Осман заботился не только о создании инфраструктуры, необходимой для экономической деятельности и стабилизации политической обстановки, но и о том, чтобы городское пространство показывало «в лучшем виде» монументальную архитектуру: «Я никогда не приказывал прокладывать какую-либо улицу <…> не подумав о том, какой вид она должна открывать» (цит. по: Ibid., 95, 96).
Примером того, что перспективе придавалось приоритетное значение по сравнению с архитектурной гармоничностью отдельных сооружений, может служить знаменитый спор относительно здания Торгового суда, когда Осман заставил архитектора Байи переместить его купол таким образом, чтобы он вписывался в «ось» нового Севастопольского бульвара, а не соответствовал пропорциям самого здания. Харви резюмирует: «Таким образом локальная асимметрия создавала эффект симметричности в более широком масштабе городской среды» (Harvey 2003: 100). Идея об использовании улицы в качестве рамки вида не нова: она была неотъемлемым элементом классической архитектуры[38]. Однако, следуя букве классической эстетики, османизация искажала ее пропорции относительно человека. Некоторые из новых улиц, например улица Риволи, имели протяженность 3 километра. В виде абстрактной линии на топографической карте это расстояние кажется вполне нормальным, но местными жителями, привыкшими к кривым узким улочкам и большему разнообразию городской текстуры, оно воспринималось по-другому. Бульвары бросали вызов привычным представлениям тогдашних парижан о пространстве. Масштаб и геометрическая строгость новых уличных ландшафтов создавали ощущение дезориентации, которое впоследствии назовут агорафобией. В 1876 году Золя описал его в романе «Западня»: «Древняя городская стена была уже давно разрушена, поэтому внешние бульвары стали необычайно шумными. Вдоль бульваров тянулись мостовые, а посередине – пешеходная аллея, усаженная в четыре ряда молодыми платанами. Вдали, на горизонте, улицы выходили на громадную площадь – перекресток; они были бесконечны и кишели толпой, мелькавшей в запутанном хаосе построек. <…> Жервеза затерялась в сутолоке широкой, окаймленной молодыми платанами улицы; она чувствовала себя одинокой и покинутой. В этих широких аллеях голод давал себя знать еще сильнее. <…> Да, город был слишком огромен, слишком прекрасен. Под бесконечным полотнищем серого неба, раскинутым над широким простором, у Жервезы кружилась голова и подкашивались ноги» (Zola 2000: 398–399).
Это ощущение дезориентации усиливалось из-за стандартизации фасадов зданий, введенной для новой застройки