колотилась одна фраза «кремация в воскресенье, приходите». От бесконечного повторения смысл вытек из неё, слова превратились в бессмысленно зловещее заклинание. Дождь лил с каким-то отчаянным остервенением, наверное, примерно так начинался всемирный потоп. По узким переулкам Гринвич-Вилидж неслись потоки воды, таща за собой мелкий мусор, яркие зелёные листья и пунцовые ягоды перезрелого кизила. Слепые такси с включёнными фарами наощупь ползли по бурлящим потокам. Я бежала не разбирая дороги, где-то в Китайском квартале, кажется, на Канал-стрит, я порезала ногу – из пятки торчал кусок стекла, оказывается, я выскочила из квартиры босиком.
Не помню, как я очутилась на Бруклинском мосту. Гроза бушевала прямо над моей головой, молнии долбили в воду залива, одна из них, шипя и извиваясь, вонзилась в Статую Свободы, её серый силуэт едва угадывался сквозь ливень. Грохот грома слился в непрерывный рокот, казалось, там, на небе какие-то безумцы крушат кувалдами рояль. Кремация в воскресенье – приходите!
На середине моста я вдруг ощутила, что мир исчез – не стало видно Манхеттена, Бруклин, который когда-то располагался на той стороне, тоже утонул в кромешном ливне. Остался только мост, гигантский старый мост, похожий на стальной скелет какого-то мастодонта. Да, только мост и только буря! Мир исчез – я вдруг поняла, что именно этого я желала, желала страстно, больше всего на свете – чтоб этот мир исчез!
Я задрала голову и захохотала.
– Подавись своим миром! – орала я в чёрные тучи. – Подавись! Не нужен мне такой!
Тучи висели так низко, что я могла схватить их. Я плевалась, кашляла, захлёбывалась дождём. И продолжала орать.
– Не нужен он мне! Твой мир! Дрянь он!
Синяя молния толщиной в руку вонзилась в десяти метрах от меня в стальную опору. Жахнула, как снаряд, и с треском рассыпалась ослепительным фейерверком. Тут же обрушился гром. Меня сбило с ног. Будто от удара я рухнула на колени, упёрлась руками в железо моста, перед глазами поплыли красные круги. Это было похоже на контузию, на минуту я оглохла.
Вокруг продолжала бушевать немая буря. Точно снаружи кто-то выключил звук, лишь в пустой голове чугунным басом гудел колокольный отзвук. Слёзы мешались с дождём, я давилась горечью. Кремация в воскресенье – приходите! Приходите! Не в силах подняться, я стояла на карачках, и выла. Этот гнусный мир прожевал меня и выплюнул. Какой изощрённый садизм – подарок с того света! У меня не осталось сил, не осталось воли, мне страшно хотелось умереть, но для этого тоже нужны сила и воля.
На кремацию я не попала, с моста меня увезла скорая. Потом ещё неделю, которая напрочь выпала из моей памяти, мне с горячкой пришлось проваляться в Бруклинской больнице. Там же мне сказали, что я беременна. Что у меня мальчик и срок – апрель.
Я не знаю и знать не хочу, как устроен наш мир, справедливость, очевидно, не является одним из законов его конструкции. Я не верю в карму и воздаяние за грехи, равно, как и в прижизненную награду за благочестие. Загробная жизнь? Мне хочется верить в изумрудный