мистер Роули овдовел. Его здоровье сильно пошатнулось, и он уже не покидал постели, да и возраст тому способствовал – восемьдесят пять лет. Сухопарый старец с редкими остатками седых волос, покрывающими лысый череп, воззрился на сына пронзительным взглядом.
– Берни, – слова давались ему с трудом, – я чувствую приближение вечности и хочу тебе открыть семейную тайну. Мы с твоей матерью, покойной Оливией, моей единственной настоящей любовью, не рассказывали вам с сестрой об одном неприятном событии, произошедшем тридцать лет назад. Тебе тогда был год, а Тина еще не родилась… мы с Оливией вели уединенный образ жизни в нашем родовом поместье, правда, Оливия иногда выходила, так сказать, в свет, а я совсем не покидал дома – уже тогда сказывалась болезнь ног. Твоим воспитанием занималась гувернантка Сандра, благо наша семейная фирма позволяла ее содержать. Я был главой ее, а Оливия – моим заместителем. Дела шли неплохо, и у нас даже был управляющий по делам фирмы, по имени Дэниэл. Ему было за шестьдесят. Я как сейчас вижу его благообразную седину, покрывающую хорошо сохранившуюся шевелюру на голове. Мы его наняли, когда Оливии подошел срок родить тебя, Берни, и она временно отошла от дел фирмы. Тогда же мы наняли и гувернантку Сандру. Я сам занимался их наймом, но как потом пожалел! Они проживали у нас, в поместье. Я, как ты знаешь, всегда отличался замкнутостью и предпочитал проводить свободное время, сидя с книгой в руках в лесу неподалеку от поместья. Тогда, тридцать лет назад, Оливия была еще молодой женщиной, ей исполнилось всего-то тридцать пять лет… молодая и очень красивая… я был просто без ума от нее… – на глазах мистера Роули заблестели слезинки. – И вот, двадцать пятого августа, ровно тридцать лет назад я как обычно сидел с книгой в лесочке неподалеку от поместья, как вдруг почувствовал смутное беспокойство и решил вернуться в дом… а там, – голос мистера Роули задрожал, – Дэниэл и Оливия занимались любовью… Это был страшный шок для меня, и я слег больным. Дэниэл искренне покаялся, а Оливия окружила меня еще большей любовью и заботой. Понятное дело, что Дэниэла мы рассчитали, но он попросил дать ему еще три недели, чтобы подыскать другую работу и съехать из поместья. Оливия чувствовала свою вину за случившееся, и пока я болел, она полностью взяла на себя заботу о фирме и поместье и, убедив меня, первого сентября наняла садовника, нашего Гаджина. Он тоже тогда был еще молодой человек, едва шагнувший за тридцатилетний рубеж, правда, зрение у него уже было слабым, и он постоянно носил очки. И теперь я перехожу к главному… Я помню тот день, седьмое сентября, теплое и солнечное утро. Дэниэл сообщил, что одиннадцатого сентября он покинет нас, и Оливия предложила в качестве жеста примирения выехать на охоту, мы и ранее втроем охотились. И вот тем утром я, Оливия и Дэниэл на лошадях выехали за территорию поместья. В доме осталась Сандра следить за тобой, а в саду работал Гаджин. Мы отъехали километров на десять, когда Дэниэл, сославшись на недомогание, повернул назад. Мы с Оливией продолжили охоту и возвратились к обеду. Я прошел в свой кабинет, где обнаружил открытым наш семейный