словно увидела во мне своего покойного сына, потому что женщина протяжно взвыла.
– Не делай этого, – сказала она. – Разве мало я выплакала слез, разве мало я не спала ночей? Погляди сколько вокруг смерти. Погляди, эта площадь полна мертвецов! Не ходи, иначе и ты окажешься среди них.
Я не смог произнести и слова, потому что очень сильно испугался. Да и что бы я сказал убитой горем женщине? Словами здесь уже не поможешь.
Молча прошел я мимо миссис Титчер, но покидая площадь, я продолжал чувствовать спиной ее взгляд. Это был взгляд человека, чья жизнь закончилась две недели назад, когда толпа требовала повесить мальчонку, что впоследствии и произошло.
С тяжелым сердцем, я миновал площадь.
У дома на углу, я остановился и, прислонившись к стене, стал думать. Там, позади меня осталась площадь и мертвец в петле. Возможно, миссис Титчер права, такова и моя участь.
Небо надо мной было темно-серым. Утренним. По дну сточных канав стелился густой, промозглый туман. Туман клубился и рассеивался. Все было как всегда. Но душа моя металась не находя покоя.
Сквозь пыльные окон дома напротив, на меня смотрел тощий пожилой мужчина с пышными, пожелтевшими от табака седыми усами. Я знал его, это был мистер Карвет. Он священник. Немало на своем веку он отпел здешних пиратов, чьи жизни оборвала петля. Да только каков в этом толк – эти люди пары, и прощения им не сыскать, ни этом свете, ни на том.
Я кивнул мистеру Корвету, он молча кивнул в ответ, и исчез во тьме своего заросшего сухими кустарниками дома.
– Если я принял решение, – сказал я самому себе, – то нужно смело идти к нему, и не останавливаться на полпути. Если в сердце мое закрадется сомнение – я пропал. Мне нужно идти!
Не дожидаясь, пока мистер Корвет спустится ко мне, чтобы поболтать, а он любил это дело, я бросился прочь.
Всю дорогу до берега, где пришвартовался корабль Говарда Хэтчера, (я все же выпытал у Хью имя капитана), я бежал и думал о правильности своего решения. С одной стороны меня грызла совесть, за то, что я оставил семью, с другой – я не мог поступить иначе – я должен заработать денег и навсегда увести возлюбленную из этих мест. Я не мог позволить нашим будущим детям голодать и ходить оборванцами по этим улицам. Но больше всего, я не желал, чтобы наши дети становились такими же, как мы.
Мой орган все еще жгло, быть может, от того, что я очень грубо брал Маргарет, там, в саду, но сердце мое, болело сильнее. Душа разрывалась. Вместе с тем, что-то подсказывало мне, что я поступил верно, и однажды, мы будем с улыбкой вспоминать о том, как нам было тяжело в самом начале нашего тернистого пути.
И вот, я уже спустился к бухте. Утро было морозным. Вся бухта серебрилась от инея. Изо рта шел пар, тело знобило. Это от волнения.
Фергаст, так назывался корабль Говарда, пополнял свои трюмы провизией. Еще издали, я заметил, как две шлюпки метались от стоящего неподалеку от берега корабля на сушу,