его слова: «Но ярость твоя понятна мне. Не думаю, что я чувствовал бы что-то иное, поменяйся мы местами… не знай я всего, как не знаешь ты…»
– Веришь ты мне, мудрый, или нет, но я никогда не противостоял культу Стража Порога, – мягко произнёс он. – И никогда не был врагом другим жрецам. А враг… он совсем близко.
Таа внутренне напрягся. Мятежник знал, а это было совсем уж некстати.
Заставив свой голос звучать теплее, он сказал почти доверительно:
– Так помоги нам, своему культу. Помоги мне не видеть врагов в тех, кто тебе дорог, и я смогу защитить их так, как не могу защитить тебя, даже если бы хотел.
Кому, как не Таа, было знать: бальзамировщики не были лишены чувств, что бы там ни говорили в народе. Отношение к ним других рэмеи, странная смесь глубокого почтения, некоторого страха, а кое-где и отвращения, заставляло жрецов Стража Порога больше ценить теплоту, близость. Общины жрецов были своего рода семьёй. Общины бальзамировщиков были семьёй даже в большей степени, ведь от остального мира их отделяла тонкая грань, постоянное напоминание об умирании, переходе в вечность и о страшных, пусть и необходимых обрядах, проводимых в их храмах.
И потому даже сейчас, когда Перкау был спокоен и отрешён, ему не было безразлично.
– Если даже я скажу тебе – ты всё равно не поверишь, – покачал головой мятежник. – Слишком невероятно. И слишком страшно, чтобы поверить.
Таа похолодел. Нужно предупредить царицу! А этого рэмеи ни в коем случае нельзя оставлять в живых… Или… Или же помочь Колдуну довести до конца его изначальный план.
– Ты не оставляешь мне выбора. Твоя наставница, Лират, мертва. Что делать с твоей общиной, пока не решено.
– Мертва?.. – тихо переспросил Перкау.
Таа почувствовал отголосок удовольствия, нащупав верное направление. У него достанет власти надломить эту волю.
Отступник жаждал узнать, обрела ли Лират покой и память. Таа не собирался дарить ему успокоение.
– Осталась в запечатанном храме, – сухо ответил жрец, говоря правду, но не более того.
Что-то странное отразилось в глазах мятежника, но Таа не успел прочесть – Перкау опустил взгляд и тяжело вздохнул. Его шёпот бальзамировщик не различил, но заметил, как дрогнула рука мятежника, когда тот провёл ладонью по лицу.
Мгновения тянулись удручающе медленно. Таа был терпелив, но почти физически чувствовал поступь приближавшейся Таэху, её намерение. А мятежник молчал и не поднимал голову.
– Ты знаешь, что не достоин сохранения в вечности, – наконец проговорил Таа и скорбно покачал головой, вкладывая в свой голос прохладу Западного Берега, дыхание древних гробниц – всё, что составляло его суть кроме привычной личности. – Боюсь, что и те, кто пошёл за тобой, не достойны. Мне жаль.
Перемену в пространстве он ощутил даже раньше, чем светильники полыхнули ярче. И когда Перкау поднял взгляд, Таа уже знал, что увидит там – тлеющее на дне чужих глаз пламя безумия. Он был готов. На миг, только на миг он отстранённо подумал, выдержит ли,