обсуждал вполголоса что-то с другими командирами и наутро объявил, что, дескать, все – вольная жизнь кончилась! – теперь будем жить так, как положено военнослужащим. И старшина Юферов, садистски ухмыльнувшись, принялся дрюкать бойцов в хвост и гриву, заставляя вспоминать уставы и наставления. А провинившимся щедро раздавал наряды, обнаружив редкостное умение придумывать какую-нибудь неблагодарную работенку.
Дивин с некоторым изумлением обнаружил, что эти меры дали определенные результаты. Бойцы как-то оживились, подтянулись, а из глаз пропало обреченное выражение. То есть на все сто сработала старая воинская мудрость, гласящая, что солдат всегда должен быть чем-то занят.
Григорий самым позорным образом завалил блиц-экзамен, устроенный старшиной, полез в бутылку – что, мол, пилоту за дело до пехотных уставов! – после чего мгновенно отхватил законные два наряда и, потерев вдоволь песочком закопченный котел в холоднющей стылой воде какой-то безвестной речушки, старательно восполнял пробелы в знаниях, зубря статьи и положения. Благо, хорошо тренированная память позволяла ему запоминать самые заковыристые пункты с первого раза.
Экспат любовно погладил свою «мосинку». Да-да, он недавно получил оружие. Почти сразу после того памятного случая с автоматическим маяком. А ведь, грешным делом, подумал, что все – отбегался по чужой планетке. Прислонят к березке и шлепнут.
– … застрелю! – политрук Залыгин смотрел исподлобья. Нехорошо так смотрел, словно целился.
Григорий замер с протянутой рукой.
– Да не пугайте вы его так, – бросил мирно от костра старшина Юферов. – Он контуженый, вдруг припадок какой случится?
– И то верно, – неожиданно легко согласился особист. И вдруг очень широко улыбнулся. – Расслабься, сержант, пошутил я.
– Уф! – Дивин облегченно выдохнул. – Ну и шуточки у вас! Так и помереть можно.
– Рано нам помирать, еще фрицев с родной земли выгнать требуется, – наставительно произнес Залыгин. – Так что это за прибор? Заграничный?
– Почему вы так решили? – искренне удивился экспат.
– Да вот же, – политрук повернул «грушу» маяка и продемонстрировал маркировку на боку. – Вроде по-английски что-то написано. Я только и понял, что изготовлено в тридцать девятом, да и то, потому что цифрами указано. Или ошибся?
Но Григорий не ответил. Он хмуро разглядывал развороченную стенку, пробитую не то пулей, не то осколком. И мрачно прикидывал, как теперь подать сигнал бедствия. Вспыхнувшая секунду назад шальная надежда стремительно угасла.
– Сержант! – резкий окрик Залыгина вернул его в реальность. – Оглох, что ли?
– Простите, товарищ политрук, вспомнить пытался. Вроде бы в самом деле не русская штуковина.
– Сам вижу! – Особист нетерпеливо махнул рукой. – Для чего она нужна?
– Не помню, – убито сказал экспат. Сейчас Григорий впервые искренне порадовался тому, что его изуродованное лицо надежно скрывает внешнее проявление чувств и эмоций.