молода, нахальна и полна желаний. А ей самой, что виделось ей?
Ее «бывший» бросил ее с двумя детьми, и она едва сводила концы с концами. Приходилось подрабатывать уборщицей, пока девочки не выросли. Но и сейчас ей не хочется возвращаться домой, где каждый угол, каждая вещь напоминают о том, как все досталось. Был еще человек в ее жизни, но тот не сумел стать даже нормальным квартирантом.
Как смешны теперь былые иллюзии! Вот и она говорит «мужик» вместо «мужчина», много курит и все чаще прикладывается к вину, от которого хоть на время поднимается настроение. Но еще случаются с ней странные минуты, когда проснувшись утром, она испытывает томление от увиденного незнакомого человека, с которым только что разговаривала, любила… И как ни старается она запомнить его черты, – они расплываются, уходят, оставляя чувство горечи от своей непонятной, плывущей куда-то жизни.
…Она сразу заметила этих двоих у окна. Один большой, грузный, с отвисшими щеками, что-то весело говорил товарищу. Другой – маленький, стройный, с аккуратной стрижкой. Глаза у него были синие и серьезные. Она поняла, они из тех, из «интеллигенции»… Ее всегда тянуло к таким людям. Она считала их умнее себя и завидовала их яркой, интересной жизни.
Она стояла с тряпкой в руках и прислушивалась к разговору. Доносились обрывки фраз… «искренность», «выражение», «свой путь в искусстве», еще какие-то слова, которые в этом кафе выглядели чужеродно. Слова были такими нарядными и чужими, как те иностранные вещи, которые изредка бывали в ее квартире.
Кажется, у них что-то не ладилось. Они спорили весело, уверенные каждый в своем. Толстяк жестикулировал, изображая кого-то в лицах. А маленький красиво ел, с улыбкой поглядывая на приятеля. Но она чувствовала его озабоченность, и ее тянуло помочь ему.
Когда она подошла к ним, оба уже уходили. Маленький художник стоял так близко, и она видела его светлый открытый лоб. Он смотрел на нее, и она чувствовала, как в груди ее прокатывается ветерок, – такой нежный и тревожный. Она что-то ответила, и оба удивленно переглянулись. Толстяк миролюбиво улыбался, а маленький еще раз поблагодарил.
Она смотрела им вслед, отодвинув штору. Большой шел, небрежно раскачиваясь. А маленький, в узком плаще с поясом, строго глядел вперед. Они продолжали разговаривать, и никто из них не оглянулся.
А ей почему-то хотелось плакать. Захотелось захныкать, как когда-то в детстве, когда накатывалась тоска, а мама гладила по голове и говорила, что все будет хорошо.
Три тонны масла
Первые полгода я лишь драил полы в казарме. Да еще работал на кухне, – мыл алюминиевые тарелки горчицей, чистил картошку и разносил бачки с едой по столам. Приходилось и туалеты тереть содой… Но вот, наконец, «дембеля» разъехались, их заменили «деды», а места тех перешли к «черпакам».
Тогда мне и доверили должность фельдъегеря. Проще говоря, стал я разносчиком телеграмм. Самое ценное здесь – возможность пробежать по лесу